Летиция вытерла вторую слезу в уголке глаза и увлажнила усик.

Усик вновь рефлекторно подался в сторону.

– Он живой! Он живой! Наш муравей жив!

Жюльетта Рамирес скептически помахала в воздухе пальцем.

– Это еще неизвестно.

– Он ранен. Его можно спасти!

– Нам нужен ветеринар.

– Ветеринары не лечат муравьев, – заметил Жак Мельес.

– Тогда кто может помочь ему? Без помощи он умрет!

– Что же делать? Что делать?

– Унести его отсюда, и как можно скорее.

Все страшно волновались и были ужасно растеряны – еще бы! Все просто мечтали, чтобы муравей пошевелился, он пошевелился, но теперь никто не знал, что делать, чтобы ему помочь. Летиции Уэллс очень хотелось приласкать его, успокоить, извиниться. Но она чувствовала себя такой нескладной, такой неуклюжей в муравьином пространстве-времени, что своими стараниями только бы все ухудшила. В эту минуту она готова сама была стать муравьем, чтобы лизнуть номера 103 и сделать ему трофоллаксис.

И она воскликнула:

– Только муравей может его спасти, его нужно отнести к своим.

– Нет, он пропах чужими запахами. Муравьи из его муравейника его не узнают. Они его убьют. Спасти его можем только мы.

– Понадобится микроскопический скальпель, пинцет…

– Если дело только за этим, тогда бежим скорее! – воскликнула Жюльетта Рамирес. – Скорее домой! Может, не все еще потеряно? У вас найдется еще один спичечный коробок?

Летиция с тысячью предосторожностей снова устроила муравья в коробке, убеждая себя, что лоскуток от носового платка, который она туда постелила, вовсе не саван, а простынка. Что они не похоронная процессия, а бригада «Скорой помощи».

Номер 103 испускает слабый призыв кончиком усика, словно чувствуя, что силы его на исходе и пришло время сказать последнее «прости».