Энлилль закрывает лицо руками, взволнованно качает головой. Минутная пауза.

– И как я мог это упустить! Немыслимо… Теперь все становится ясно – вот почему тело исчезло из морга. Не могла же жертва узреть саму себя мертвой!

И вновь молчание. Пожалуй, пора уходить – не стоит навязываться! Первый шаг навстречу Энлиллю сделан. Не сомневаюсь, когда-нибудь мы придем к примирению – пусть даже на это и потребуются сонмы, мириады веков и тысячелетий.

– Доктор, спасибо за разговор – он был прекрасен! Однако уже поздно, я засиделся. Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством. Последний вопрос: что передать Курфюрсту? Формально ради этого я сюда и приходил… Помимо прощения, он увещевал вас вернуться к власти в качестве соправителя Дункана, но мы оба знаем, что в нынешних условиях это вряд ли возможно. Слишком многие будут против! В том числе я. Думаю, вы понимаете – и не будете претендовать на престол.

– Естественно. Что было – того не вернуть. Власть мне не нужна, оставьте ее себе – грызитесь, беснуйтесь, как голодные волки! Я не желаю быть частью этого дьявольского спектакля. А Принцепсу передайте, что он был халифом на час, вашей послушной игрушкой, и только сейчас, на пороге кончины, встал на путь истинный. Пусть умирает спокойно – нет крови Сына на его руках. Он прощен и помилован! А уж как распорядится Судьба – мне неизвестно: неисследимы пути ее, неисповедимы жребии. Не думаю, что Провидение позволит Курфюрсту уйти безмятежно… Но меня это уже не касается. Прощайте!

– До свидания, Великий Архитектор! Для меня было честью беседовать с вами.

Доктор разворачивается и, не протягивая руки, устремляется к тесной каморке, в которой он некогда принимал Настоата. Святая святых Больницы… Давным-давно, еще до рождения Города, мы жили с Энлиллем в одном доме: он с Сыном, я с Лелит. Блаженные времена! Сейчас уже и не верится, что это было взаправду. Но квартирный вопрос все испортил – не поделили жилплощадь… И нас с Лелит вышвырнули, аки шелудивых котят, – пришлось заново искать свое место в жизни. А сплетники выдумали историю: мол, я возгордился, бросил вызов Энлиллю, претендовал на его обиталище. Несусветная чушь, кровавый навет и пасквиль! Мы изначально были как братья, при том что я – существенно старше.

Я долго молча смотрю на удаляющуюся фигуру доктора, а он даже не удостаивает меня прощальным взглядом. Вот она, сила предубеждения, – по-прежнему не хочет признавать меня равным. Его право! Когда-нибудь он поймет и простит, как давеча простил Государя. Я же зла не держу – выгнал и выгнал; значит, на то были свои основания. Тем более что в итоге все сложилось неплохо. Жаль только Ноэля – но в его гибели я виноват не более, чем сам Архитектор: он мог спасти Сына, а в итоге принес в жертву. Разве я сделал не то же самое? Только без лицемерия и напыщенных слов о любви и всепрощении.