– Гильотина, казнь? Отчего же? Если действовать аккуратно, то никакие заповеди не страшны, будь то данные Архитектором или Курфюрстом. Осмотрительность – вот лучшее противоядие, панацея от чужих предписаний.
А ведь совсем недавно, в Больнице Дункан стращал меня повешением, мучительной смертью. А теперь боится сам, что его ждет та же участь. Две-три недели – и как разительно все поменялось: я практически всесилен, здоров и не чувствую ни малейшей угрозы, тогда как он – игрушка, волчок, фантик в моих когтистых, хищных лапах.
Дункан занимает освободившееся кресло. Берет пыльный графин, пьет, не наливая в стакан – жажда не отступает. Машинально покопавшись в бумагах, выдвинув ящик стола и произведя пару иных, бесцельных и бесполезных ритуалов, он, наконец, собирается с мыслями. С придыханием, словно у авторитета, гуру, наставника, он вопрошает:
– И что посоветуете?
Самое время проявить ложную скромность:
– Кто я такой, чтобы советовать? Вы правильно заметили – я в политике не разбираюсь. Вам виднее!
– И все же?
Пару секунд помолчав и помявшись для пущей убедительности, я, словно бы нехотя, отвечаю:
– Хорошо. Могу сказать, что сделал бы я, окажись в такой ситуации. Как только Деменцио взойдет на престол, вы проиграли. Он станет неуязвим – на том все и закончится. Поэтому действовать надо срочно, сейчас, не откладывая – пока Курфюрст еще жив. А он уже
– Не знаю… Риск огромен. Это значило бы поставить на карту все – жизнь, любовь, положение, репутацию.
Чувствую, он колеблется, ждет, не решается. Надо добавить весомых аргументов – они склонят чашу весов в нужную сторону, и можно будет спокойно возвращаться к себе в замок. В Городе мне неуютно, дома – куда лучше. Я предпочитаю лед холодной воде, промерзлую землю – чавкающей жиже; пустынные равнины – скоплению лачуг и небоскребов. Патрицианский Бель-Эйр и плебейская Субура одинаково отвратительны мне – в них кипит жизнь, люди ползают, снуют, суетятся, пожирают друг друга, подобно червям в гниющем, смердящем, разлагающемся теле. Город – большой труп, а вы в нем личинки.
В замке этого нет – там чистота и порядок; ничто, возведенное в ранг абсолюта. Вакуум, пустота, склеп и бездыханность. Если и есть рай, то он здесь, а красочные воспоминания детства – не более чем досадное отступление от моей сущности. Наконец, я обрел себя, вернулся, отыскал долгожданное лето своей жизни.