– Дункан! Приятный сюрприз! Проходи, чувствуй себя как дома. Чаю, вина, виски?

Надо же, какой гостеприимный! С чего бы? Сотни лет – одни унижения, а тут лебезит, как примерный хозяин. Боится, догадывается, зачем я пришел. Чует собака, чье мясо съела!

– Пожалуй что виски. Нельзя понижать градус!

Курфюрст смотрит на меня исподлобья. Неудачная шутка, согласен! Но иной ты недостоин.

– Бери, наливай! Все напитки в твоем распоряжении, – разочарованно говорит Принцепс. – Хотя я бы предпочел, чтобы ты сохранил трезвость мысли. Предстоит серьезный разговор.

Даже тут мне указывает! Словно властный папаша. Хорошо, последний раз подчинюсь – и баста. Наливаю себе сельтерской. Ему не предлагаю – пусть сам потрудится.

Как враждебно ко мне он настроен! Знаю, я заслужил, но все же больно, очень и очень больно… Он мне как сын. Родных детей я так и не нажил, но даже те, кого я воспринимаю близкими по духу, чураются меня, брезгуют, сторонятся. Плачевный финал бессмысленной саги…

Может, потому я и хочу назначить Дункана новым Курфюрстом, что отчаянно нуждаюсь в частичке тепла, мягком, понимающем взгляде, благодарных, нежных объятиях. Личное неотделимо от Городского, человеческое – от божественного, внеземного.

Принцепс садится за стол, подпирает голову руками. Тело трясется, по лбу и щекам катится пот – старческая деменция во всей ее смертоносной красе. Деменция… Надо же, только сейчас осознал, что у Урсуса – говорящее имя. Жаль, что это не он подыхает – как бы ни презирал я Курфюрста, Первого советника я ненавижу куда больше.

– Вот что, мой мальчик! – Какая отвратительная фамильярность! Обращается ко мне, будто я ему чем-то обязан. – Наконец, этот день настал! Чуть позже я сообщу тебе кое-что важное… Но для начала скажи, зачем ты просил аудиенции? Хочешь что-то со мной обсудить?