— А что такого? Эмоциональные предрассудки меняются. Напиши ты сейчас в публичный поинт, что убил пушистого котеночка, тебя со свету сживут. Но наши прабабки топили их в самом бытовом порядке.

— Черт с ними, с котятами. Но убивать детей, это, знаешь ли…

— Я знаю, но я принадлежу к той же эмоционально-этической культуре, что и ты. Элина — нет.

— А как же три закона робототехники? — проявил эрудицию я.

— Чушь, — отмахнулся он, — не надо путать литературу с программированием.

— И что теперь?

— Я запретил ей эти эксперименты.

— Запретил убивать людей? Надо же, как просто. И она послушается?

— А что ты хочешь? Посадить ее в тюрьму? Эмоционально ты прав, по сути — нет. Во-первых, она никого не убивала. Для нее они просто меняли одну форму существования на другую. Во-вторых, эти твои детишки, между нами говоря, не вполне…

— Так, вот сейчас… — начал закипать я.

— Стоп-стоп! Остынь! Я про формальную сторону вопроса. Я не зря спрашивал тебя про бессмертие, понимаешь?

— В жопу такое бессмертие! — сказал я, припомнив призрак Кати в зеркале.

— Ну и ладно, в жопу так в жопу, — не стал спорить Петрович. — Как будто тебя кто-то уговаривает. Все, эта история закончилась.

— Ах, ну да… Ты ей запретил…

Забавненько.

Клюся с ребятами заиграли со сцены что-то несложное-танцевальное, довольно прилично, кстати. Во всяком случае, сразу стало веселее, народ еще не плясал, но уже двигался в ритме, притопывая и пританцовывая на ходу.

— Антон, не уделите пару минут?