За то во дворе комендатуры, всякое движение прекратилось.

Искореженные взрывом створки внутренних ворот пронеслись по внутреннему дворику комендатуры, длина которого едва составляла двадцать метров, а ширина десять.

Они превратились в чудовищный снаряд, который смел на своем пути все стоящих в тревожном построении солдат. Кого не задели ворота, добила ударная волна в замкнутом пространстве дворика, окруженного каменными стенами.

Немецкий офицер стал приходить в себя.

Я схватил его за шкирку и затащил за ворота. За мной вбежали братья мафиози. Оба с автоматами наперевес и чрезвычайно решительными лицами. Правда, увидев картину во дворе, Америго сильно побледнел, но смог справиться с собой.

А на улице в стороне, где располагались казармы, уже разгоралась новая стрельба. Это ребята из местного мафиозного филиала отвлекали на себя основные силы противника, тем самым, выигрывая нам несколько минут драгоценного времени.

Я встряхнул немца.

— Ночью сюда привезли девушку. Где она?

Офицер сжал зубы и с ненавистью посмотрел на меня. Было видно, что ему страшно, но он молчал.

Вдруг раздался выстрел, и офицер дико вскрикнул. Люка прострелил ему локоть, и дунул в дымящийся ствол револьвера.

— Следующая в печень, — спокойно сказал он, глядя в расширившиеся от боли и страха зрачки немца.

— Вещи привезли вместе с ней, сверток, — решил я ковать железо пока горячо.

— Водолазный костюм…и рация…. в кабинете….в конце коридора, проговорил пленник, чуть не теряя сознание от боли. — Девчонка в подвале.

— В подвал, — скомандовал я, и первый бросился к лестнице ведущий вниз. Сзади снова грохнул выстрел. Я не стал оборачиваться. Это был тот же револьвер Люка.

Мой парабеллум стрелял еще несколько раз, пока мы добрались до камер. Солдаты, оставшиеся на постах по боевому расписанию, почти не оказывали сопротивления.

Я стрелял по рукам и ногам, но все чаше слышал сзади одиночные выстрелы крупнокалиберного револьвера, которые означали только одно. Мое милосердие здесь было не уместно, и воспринималось, как бесполезный перевод патронов.

Америго бросился открывать смотровые окошки камер.

— Барбара, — кричал он, вглядываясь в темноту камер, пока заглянув в четвертую или пятую по счету камеру, не воскликнул. — Она здесь!

Люка успел отыскать на столе охранника связку ключей и, сверив номер камеры с биркой ключа, быстро нашел нужный.

Барбара спала, свернувшись калачиком на деревянных нарах, покрытых старым матрацем. Видимо, не выдержав потока ее справедливого негодования выливающегося в сплошную нецензурщину, охранники вкололи ей успокоительное. Бить, ведь, нельзя. Ценный товар.