– Слушай, – затейливо сказал Тариэл, – а спой мне какой-нибудь отрывок из твоей песни.

– Легко, – сказал Мимненос. – Только ты останови меня, когда тебе надоест.

И дракон добрым, глубоким гортанным басом начал петь:

Однажды перед отбоем за железной дверью камеры Тариэла поковырялись, побряцали ключами, и дверь отворилась. К пленнику вошел сам Хсем, предводитель повстанцев и отец его возлюбленной Нестан.

Толстый кадж сел на стул у кровати и долго молчал. Тариэл тоже не хотел говорить. Он много раз твердил Хсему о своей эпопее под озером и планах по спасению Нестан. И теперь юноша понимал, что чем больше он будет настаивать на своем, тем больше будет походить на параноика.

– Слушай, как там тебя, – сконфужено начал кадж, – ты нас тоже должен понять. Ты действительно похож на храброго Тариэла и внешне, и по повадкам. Хотя я видел его только единожды. Он пришел ко мне, облученный, за день до своего великого подвига и ареста. Чем больше я смотрю на тебя, тем больше ты мне его напоминаешь. Но ведь это бред! – интонация Хсема из доверительной стала возмущенной. – Вдумайся только в свои слова. Драконы, ведьмы, какие-то гномы… Это же ерунда! А мы тут ведем войну, и каждый новый день нашего сопротивления – это действительно чудо. Ведь против нас объединились два могучих народа. Знаешь, месяц тому назад я и сам должен был оказаться в изгнании. Меня арестовали и объявили организатором подрывной акции на искусственном солнце. Ведь никто не мог поверить, что на такое самостоятельно способен какой-то школьник. Они вычислили, что юноша был у меня, по камерам слежения, установленным на станциях метро, и по радиоактивному следу. Был громкий процесс. Ведь я как-никак член верховного совета, можно сказать, третье лицо в дипломатической миссии. Поначалу я, конечно, все отрицал. Но, поняв, что это бесполезно, совершил безумный поступок. Процесс надо мной транслировался по всем каналам – ведь правительству нужно было очиститься перед великим драконом, честь которого была задета.

Незадолго до ареста я собрал брошенные юношей клочки письма из Каджети и понял, что все рассказанное им о коварстве Дэва – правда. Тогда-то я и проникся всей храбростью и отвагой смелого юноши, отдавшего жизнь, чтобы сказать людям истину. И вот, поняв, что меня неминуемо ждет участь изгоя, я на публичном процессе, перед десятком телекамер призвал народ к всеобщему восстанию, объявив, что дракон нас предал. Я вовсе не думал, что это что-то изменит, я просто хотел умереть, как герой, а не скитаться остаток жизни за пределами цивилизации. Но на следующий день вооруженные группировки подпольных организаций, давно ведущих войну против змея, штурмом взяли тюрьму, освободили меня и объявили своим предводителем. Чтобы не оказаться заложником боевиков, я стал активно развивать восстание. Мы захватили станцию телерадиовещания и в течение сорока часов бесперебойно транслировали подготовленные еще в подполье видеоматериалы о коварстве змея и бессмысленности войны. Когда трансляцию подавили, к нам присоединились уже сотни тысяч людей и целых восемь армейских дивизий. Далее в течение всего трех дней нам удалось захватить и блокировать юго-восточный сектор города с заводами и резервными складами вооруженных сил. Оружия у нас оказалось достаточно на месяцы сопротивления, но мы не думали, что продержимся и несколько дней. Все новые и новые части и целые толпы граждан переходили на нашу сторону. Нам удалось наладить снабжение продуктами и медикаментами. На некоторых баррикадах мы установили приемные пункты для перебежчиков. Почти все мое партийное крыло, опасаясь преследований за связи со мной, присоединилось к движению. Уже через неделю у восстания появился шанс овладеть всем городом, но, вероятно, по приказу из Каджети на фронте было объявлено перемирие, и на помощь федеральным войскам юдолян стали поступать вооруженные до зубов дэвиане.