— Но ты этого не сделал, — торжественно говорит Василий. — Ты — герой. Ты всех нас спас. Теперь пойдём спать.

Калима выдвигается из-за его спины, подходит ко мне. От неё пахнет жареной картошкой. Я представляю, как они едят картошку с чесноком и кислой капустой, запивают клюквенным соком (в местных лесах ягод видимо-невидимо), о чём-то судачат с гномами и смеются над грубым и недалёким солдафоном Oтто Пельтцем, который неотёсанным чурбаном лежит в сарае и по санитарным причинам не может принять участия в общем веселье…

У меня кружится голова.

Я обезумел от голода.

— Я не хочу спать, Василий, — прикосновение Калимы мне неприятно, как и её присутствие. — Я лучше пойду вперёд. А вы нагоняйте.

Василий, вслед за Калимой, подходит ко мне ближе.

— Ты чувствуешь одиночество, Отто. Ты в обиде за отсутствие солидарности. Ты голоден, мы сыты. Для нас эта прогулка — удовольствие. Для тебя — мучения, которые никто с тобой не разделяет. Верно?

Я смотрю в его глаза. За прошедшие сто лет он ничуть не изменился. Даже фиолетовый комбинезон с зелёными пятнами тот же. Только чуть больше помятый и поношенный. Зажигалку, вот, подарил… ещё из ТОГО набора.

Когда мы с Калимой шли к разбитому крейсеру, и, следуя его указаниям, ремонтировали шлюзовую камеру, я каждую минуту хотел и боялся нашей встречи. Но всё произошло буднично и просто.

Он поджидал нас в коридоре сразу за отсечной дверью шлюза.

— Какой ты стал домашний, Отто, — осуждающе взглянув на мой новый костюм, сказал Василий. — А ты расцвела, — заметил он Калиме.

Потом мы долго кружили над останками челнока Катерины. Они обсуждали возможность стыковки, а я прислушивался к своему ужасу и больше всего хотел, чтобы мы убрались из этого места поскорее. Но они упрямцы почище моего.

Они нашли способ проникнуть внутрь изувеченного корпуса челнока. Василий вернулся, как всегда спокойный и сосредоточенный на своих больших, взрослых проблемах. Калима, напротив, весело щебетала, держа в руках мой кораблик.

Дура. Не надо было его брать.

От них слабо, но ощутимо несло трупным запахом, и мой ужас перерос в злобу и раздражение.

Я удивился, насколько они похожи.

Мне стало горько. В очередной раз мои фантазии сыграли со мной злую шутку.

Я доверился иллюзии. Я поверил миражу в бесплодной, выжженной ненавистью пустыне.

— Не сходи с ума, Шарки, — возвращает меня к реальности спокойный, уравновешенный голос Василия. — Не так уж твоя душа и пустынна. Ты ещё нужен нам.

Вот так. Нельзя в одиночку отправляться в путь ночью не потому что нужен, а потому что "ещё нужен". А как отработаешь своё, пропадай пропадом!