Пришелец наверняка наблюдал недалекого манерного человека, который пытался своей непринужденной уверенностью показать, кто здесь хозяин. То ли всему виной было его астрономическое высокомерие, то ли химикаты в крови: Раукан позволял Томми управлять настроением разговора, послушно следуя за ним, как крыса за Крысоловом. Только вот куда именно? До чертиков интересно. Будем надеяться, всё получится.

Пленник опять распалился, и начал кричать, ошибаясь в построении фраз. Угол освещения позволял очень хорошо наблюдать срывающиеся с его губ мелкие капельки слюны:

– Вы так до сих пор ничего и не поняли! Вы, тупиковая ветвь эксперимента, плесень в пробирке, думаете себя равными нам? Вы, которые за два десятка тысячелетий только и научились, что убивать друг друга и превращать окружающий мир в дерьмо! У вас было столько возможностей научиться мозгов! Мы достигли величайшего государства, какое только знала галактика именно потому, что постоянно учились у всего, что нас окружало! Мы можем учиться молчанию у пустоты, скорости у мысли, решительности у ветра! Мы готовы были учиться даже у такого дерьма как вы, но вы оказались еще гораздо хуже дерьма, все эти много раз! Вы назвали свою планету грязью и дальше только и делали, что гадили под себя! Сравнивать вас с животными – значит осквернять животных, вы понимаете?

Выслушивая поток брани, Томми только кривился. Однако затем неожиданно поднял ногу и с такой силой пнул стол, что тот отлетел, ударив Раукана в грудь. Тот потерял дыхание, засипел и скрючился, насколько это позволяли ремни. Томми поднялся, обошел стол и нанес два сильнейших удара в лицо пленника – слева и справа. Затем изготовился для удара ногой и несколько секунд будто размышлял, бить или нет. Пнув ботинком пленника в грудь, он наклонился к Раукану и тихо отчетливо произнес «Не нужно так говорить». Затем вернулся к своему стулу.

Два раза Раукан подымал голову и пытался что-то сказать, но тут же заходился сдавленным сиплым кашлем. Оставив свои попытки на несколько секунд, он отдышался, сплюнул длинную нить розовой слюны и захихикал.

– Знаешь, а ведь мне на секунду показалось, что ты не такой слабый как остальные. Но я ошибся, как восхитительно ошибся! С такой выдержкой, с такой волей как у тебя, обезьянка, у Солиса нет никаких…

– Я же сказал что не нужно меня так называть.

– И что ты мне сделаешь? Что ты вообще можешь сделать тому, кто уже мертв? Еще раз попытаешься сделать мне больно? Напугаешь? Убьешь? Аааа, всё так бестолково. Или, может быть, ты захочешь унизить меня? Хорошо, замечательно! Но как именно ты собираешься это сделать? У тебя фантазии не хватит, чтобы достать мою гордость, обезьянка. Чем большую низость ты придумаешь, тем сильнее унизишь себя.