— Ты заплатишь за это! — она повернулась к стене, на которой висело большое зеркало, ужаснулась и заплакала. Массажистка тоже сотрясалась в рыданиях — она увидела своё отражение немного раньше. Ярость обеих триданок немедленно сменилась отчаяньем. Ни одна из них не помнила, что они так дрались почти каждый месяц — а потом Нельжиа отравлял их к сморту-врачевателю, и воспоминания о расцарапанных лицах и выдранных волосах вскоре растворялись в тумане, напоминая отголосок ночного кошмара, что всякий раз ускользал, стоило попытаться на нём сосредоточиться.
— Из-за твоего эгоизма теперь никто из нас не будет любимицей Великого! Ах, что же мне делать?
— Нужен целитель… Ах, Мельрие, позови целителя, срочно!
Но певички Мельрие и след давно простыл. Она пробежал через широкий зал, полный испещрённых орнаментами вещиц. Её цель скрылась за одной из дверей, куда она и последовала.
— Мастер, что случилось? — спросила она. Слишком бесцеремонно для женщины из четвёртого круга приближённых, но Нельжиа это понравилось.
— Проблемы мира не должны тебя интересовать, — уклонился он. — Зачем мучиться, если в жизни столько удовольствий?
— Ах, я не буду спокойна, пока не узнаю, что вас волнует. Позвольте мне разделить вашу боль.
— Умер один мой знакомый.
— Он был вам другом?
— Нет.
— Врагом?
— Иногда.
— Так что же вас печалит?
— Сам факт его смерти. Я желал её, но всё-таки не верил, что она возможна…
— Кто-то умирает, кто-то рождается, — задумчиво проговорила Мельрие. — Да, я всегда хотела узнать, у Верховных Судей могут быть дети?
— Поэкспериментируем? — таинственно произнёс Нельжиа, закрывая дверь на ключ. Триданы не умеют долго беспокоиться — вне зависимости от причины этого беспокойства.
* * *
— Вот видишь, справились и без всяких Каинахов, — услышал Фарлайт голос Ламаша сквозь сон. — Он нам был не нужен.
— Ага, и выжило только трое фраоков. Стоило того? — ответил ему кто-то.
Фарлайт открыл глаза и узнал говорившего — фраока Энгира, с которым они были почти незнакомы. Энгир выглядел жалко, словно побитый человечишка. Его волосы, прежде чёрные, теперь побелели. Ламаш же был помят, но доволен.