— Хочешь стать верховным судьёй Срединной земли? — спросил тот безо всяких предисловий.

— Что? — Ламаш растерялся, чувствуя себя так, как если бы ему рассказали шутку, но он не понял, над чем смеяться.

— Мы уничтожим бэла Гардакара. Трон будет свободен, и я уступлю его тебе без всяких вопросов. Мне он не нужен.

Ламаш всё никак не мог взять в толк, что происходит.

— Это что, проверка? Я не предам моего господина! — выпалил он, но в душе его зародилась тайная надежда: вдруг Нергаль и вправду не пытается его подставить… — Даже если ты не лжёшь, то, верно, сошёл с ума. Говорить такие вещи в двух шагах от города!

— Главные уши пропали на Земле. Нас никто не слышит. Бэл уязвим, пришло время действовать.

Ламаш облизнул пересохшие губы. Кончики его ушей побелели — к ним прилила энергия. Фраок неподдельно разволновался. Он устремил свой взгляд в сторону Цваргхада, сотней башен устремившегося в небо. Город казался вечным, незыблемым. Иллюзорно ли его постоянство?

— Я знаю, ты у нас самый умный, и готов поставить весь свой игалли на то, что ты и вправду можешь придумать, как уничтожить бэла… Но ты забыл одну вещь.

— Какую же?

— Наше новое рождение может обеспечить только бэл. Все братья, по глупости улёгшиеся в спячку прямо перед нашим носом, и те, что провалились в земное светило — все они будут рождены дурачками-человечками. Я себе такой участи не желаю. Конечно, я просто так не сдохну, но всё же… не зарекаюсь.

— Это ты дурачок, — сказал спокойно Фарлайт. Ламаш гневно воззрился на него, но тот продолжил, как ни в чём не бывало: — Бэл никогда, никогда не решит проблему с твоим рождением. Как раз потому, что тогда он лишится единственной ниточки, на которой ты болтаешься, как его марионетка.

— Не пытайся вывести меня из себя, — отозвался Ламаш. — Называй моё служение как хочешь. Мы оба знаем, что у меня нет выбора.

— А что, если я скажу, что есть ещё одно существо, которое может тебе помочь?

— Ну?

— Великая смортка сможет сделать из твоих потомков-людей хоть магов, хоть триданов… кого пожелаешь.

— Сказки, — сказал Ламаш, но по голосу было понятно: он очень желает поверить в эти сказки.

Фарлайт коснулся рукой лба амбициозного собрата, и тот увидел журнал, тот самый, в котором два сморта писали о своих опытах во славу Энки-Ирмитзинэ.

— Ты не лжёшь, — прошептал Ламаш, с которого вдруг слетела вся спесь. Он готов был наброситься на Фарлайта и расцеловать его, как вдруг здравый смысл вновь остудил его пыл: — И что я должен сделать? Прийти к великой смортке и сказать: «Здравствуй, Ирми! Вот мои бастарды, пожалуйста, сделай их чуточку менее ничтожными»? Она же никогда на это не пойдёт, она сама приняла закон, запрещающий изменять плоть!