Найюр обходил поле битвы, добивая раненых.

В конце концов дошел он и до Пантерута, который пытался уползти за бугор. В отчаянии тот схватился за меч, но Найюр ударил, и меч полетел в траву. Найюр вонзил собственный меч в землю, изо всех сил пнул Пантерута, потом схватил за грудки и поднял, точно тряпичную куклу. Плюнул ему в разбитое лицо, заглянул в затуманенные, налитые кровью глаза.

— Видел, мунуат? — вскричал он. — Видел, как легко повергнуть Народ Войны? Шпионы! — презрительно бросил он. — Бабьи отговорки!

Пощечиной опрокинул врага наземь и снова принялся пинать ногами, охваченный темной яростью, которая затмила его сердце. Он бил мунуата до тех пор, пока тот не принялся визжать и плакать.

— Что, плачешь? — воскликнул Найюр. — Это ты, который осмелился назвать меня предателем нашей страны!

Своей мощной рукой он сдавил мунуату горло.

— Подавись! — кричал он. — Подавись этими словами!

Мунуат хрипел и слабо отбивался. Сама земля грохотала от гнева Найюра. Само небо содрогалось от ужаса.

Он бросил задушенного человека наземь.

Позорная смерть. Заслуженная смерть. Пантерут урс Муткиус не вернется в родные края.

Келлхус издали смотрел, как Найюр вырвал из земли свой меч. Степняк направился к нему, пробираясь между трупами со странной осторожностью. Глаза у него были дикие и сверкали под затянутым тучами небом.

«Он безумен».

— Там еще другие, — сказал Келлхус. — Остались внизу, на тропе. Они скованы цепями. Это женщины.

— Наша добыча, — сказал Найюр, отводя взгляд — он не хотел встречаться глазами с монахом. И прошел мимо Келлхуса туда, откуда доносились женские вопли.

Серве стояла, протягивая скованные руки, и кричала приближающемуся человеку:

— Помоги-ите!

Остальные завизжали, когда поняли, что к ним идет скюльвенд — другой скюльвенд: еще более грубый, расплывающийся в заплаканных глазах. Они сбились за спиной Серве, настолько далеко, насколько позволяли цепи.

— Помоги-и-ите! — снова завопила Серве, когда огромная фигура, испачканная кровью своих сородичей, подошла ближе. — Вы должны нас спасти!