Вопрос в том, сумеют ли Люди Бивня победить без него.

– Никто! – вскричал он, словно выстрелил из арбалета. – Никто из вас не пришел ради самого Шайме, ибо вы люди, а сердца людей не просты. – Он переводил взгляд с одного лица на другое, призывая их узреть очевидное. – Наши страсти – трясина, и поскольку нам не хватает слов, чтобы назвать их, мы делаем вид, будто наши слова и есть истинные страсти. Мы меряем все нашими жалкими схемами. Мы проклинаем сложное и приветствуем подделку. Чего человек не отдал бы за простую душу, чтобы любить без обвинений, действовать без промедления, вести без сомнений?

Он увидел, как искра понимания сверкнула в тысячах глаз.

– Но такой души нет.

Говорить – как дергать за струны лютню чужой души. Говорить выразительно, с точными интонациями – играть сразу на всех струнах. Он давно научился говорить, не останавливаясь на значении слов, пробуждая страсти одним только голосом.

– Воистину, тут мы сталкиваемся с противоречием. Мы считаем это наказанием, препятствием, врагом, которого надо одолеть, а на самом деле это квинтэссенция наших душ. Подумайте о своей жизни. Хоть одно ваше побуждение было чистым? Когда-нибудь? Или это еще одна ложь, успокаивающая ваше ненасытное тщеславие? Подумайте! Есть ли хоть что-то, что вы сделали из любви к Богу?

Снова молчание, пристыженное и согласное.

– Нет. Нет ничего простого в ваших сердцах. Даже ваша любовь ко мне приправлена страхом, настороженностью, сомнением… Верджау боится, что утратит мое благоволение, потому что я трижды посмотрел на Гайямакри. Готиан отчаивается, потому что стремится отмыть всю свою жизнь. – Громогласный хохот. – Тени борьбы чернят ваши лица! Борьба. Значит ли это, что вы нечисты, нечестивы или недостойны? – Последнее слово прогремело как обвинение. – Или это значит, что вы просто люди?

В тишине прошумел ветер, и людские запахи заполнили его ноздри – горькая вонь гнилых зубов, смрад подмышек и немытых задов, приправленные бальзамом, апельсином и жасмином. И на мгновение ему показалось, что он стоит в огромном кругу обезьян, горбатых и грязных, глядящих на него темными тупыми глазами. Затем он увидел другой круг, совершенно иной. Там Люди Бивня стояли так, как сейчас, только спиной к нему, обратив взгляды наружу, а он был в их темном сердце – незримый и неразгаданный.

Он знал их заклинания. Знал слова, которые могли сжечь их, обрушить их укрепления. Что еще важнее, он знал слова, управляющие ими из тьмы предвечной. Он мог говорить так, чтобы человек разрыдался или перерезал себе горло. Что это значит – использовать людей как орудия? И имеет ли это значение, если ими управляют во имя Бога?