Инхорой овладел Эсменет, но то желание, та ненасытная похоть – они были ее собственными.

Келлхус пытался утешить ее, хотя и одолевал бесконечными расспросами. Почти то же самое говорил Ахкеймион, рассказывая о мучениях Ксинема: когда ломают личность, «я» не может оставаться в стороне, потому что именно «я» и одержимо.

– Ты не можешь отделить себя от него, – объяснял Келлхус, – поскольку на время он стал тобой. Поэтому он и пытался заставить меня убить тебя – он боялся того, что осталось в твоей памяти из его воспоминаний.

– Но эти мерзости!.. – только и могла ответить Эсменет. – Мерзости, которых я жажду. Искаженные лица. Ухмыляющиеся отверстия, зияющие раны. Горячие влажные потоки.

– Это не твои желания, Эсми. Тебе казалось, что они твои, поскольку ты не могла понять, откуда они взялись… Ты просто терпела их.

– Если так, принадлежит ли мне хоть какое-то желание?

Когда Эсменет узнала о смерти Ксинема, она решила, что это он был причиной ее страданий, что ощущение нависшего рока возникло из-за тревоги за его жизнь. Но она сама не верила такому объяснению и долго ругала себя за то, что не может по-настоящему оплакать гибель своего верного друга. Вскоре Ахкеймион переехал из Умбилики, и Эсменет попыталась использовать новый повод, чтобы прикрыть зыбкую трясину своих чувств. Но и эта ложь, отчасти основанная на правде, продержалась сутки и рухнула в тот самый миг, когда Эсменет осознала истинную причину дурных предчувствий.

Шайме.

«Здесь, – думала она под взглядами огромных глаз города, – мы все умрем».

Голова Эсменет гудела. Она отбросила покрывала и позвала Бурулан, которая иногда спала тут же, за ширмой с журавлями. Через несколько минут Эсменет оделась и уже расспрашивала Гайямакри. От него она узнала только одно: Келлхус покинул Умбилику, чтобы пешком пройтись по лагерю.

– Похоже, – сказал темноглазый Гайямакри и нахмурился, – он отказался от эскорта.

Еще недавно Эсменет побоялась бы в одиночку бродить по лагерю Священного воинства, но теперь она не представляла себе более безопасного места. Ярко светила луна, и благодаря натянутому вдоль дорожки канату передвигаться было легко. Большинство костров погасли или мерцали оранжевыми угольками, но люди еще не совсем угомонились: некоторые бродили без цели или пили в молчании, передавая вино по кругу. Если они узнавали Эсменет, то падали перед ней на колени. Но Воина-Пророка никто не видел.

Затем она буквально налетела на айнонского, судя по виду, рыцаря и с ужасом поняла, что пару раз делила с ним ложе когда-то – до своего… обновления. Прежде она повторяла себе: с кем спать, решает она сама, а не ее клиенты. Но ухмылка на лице этого рыцаря говорила о другом. Все ухмылки говорили о другом. Внезапно Эсменет поняла: айнон страшно гордится тем, что спал с ней, супругой пророка.