– Будь осторожен, – нараспев говорил он. – Как бы глубока ни была чаша зла, она всегда переполнена.

Нау-Кайюти увидел свет первым. Бледное свечение в конце бокового прохода. Затушив свой огонек, они тихо двинулись под уклон. Идти бесшумно было легко. Доски наклонного пола давно сгнили и уступили место земле, праху и мелкому мусору, собравшемуся здесь за века. С каждым шагом вонь становилась все отвратительнее. Когда до цели осталось несколько шагов, их накрыл ревущий грохот.

Коридор оборвался. То, что казалось единым источником света, разбилось на тысячи огней и повисло над разверзшейся бездной. Нау-Кайюти ахнул и выругался. Сесватха, задыхаясь, упал на колени, и его вырвало. Этот смрад был человеческим. Самая невыносимая вонь на свете.

Город. Они смотрели на город. Дымящееся сердце Голготтерата.

Он должен проснуться!

Перед ними открывалась огромная пещера. Она напомнила Сесватхе трюм корабля, но приподнятый с краев и слишком огромный, чтобы быть делом рук человеческих. Кривые золотые поверхности уходили вдаль, закопченные дымами бесчисленных костров. Строения из выдолбленных и расколотых камней вползали от оснований стен наверх, покрывая их коростой, похожие на гнезда шершней. Это были не жилища, а открытые камеры, бесчисленные и жалкие. Все это походило бы на обломки, оставшиеся на берегу после прилива, если бы не костры и маленькие фигурки вокруг них. Шумные колонны башрагов. Визжащие толпы шранков. И среди них невероятное количество пленников-людей. Одни были скованы вместе в огромные стонущие шеренги, другие разбросаны по открытым гаремам своих захватчиков и корчились под содрогающимися тенями, закатывая глаза, – нагие и окровавленные мужчины, женщины и дети. Проходы внизу были завалены трупами.

Он должен проснуться…

Душераздирающий рев и вопли разносились под золотыми сводами, эхом отдавались в костях и в сердце…

Нау-Кайюти упал на колени.

– Что это? – скорее выдохнул, чем прошептал он.

Сесватха повернулся к своему ученику. Зрачки его были окружены безумной белизной.

– Э-это?

Он говорил как осиротевшее дитя.

Проснись!

Сесватха почувствовал, как его подняли и швырнули во тьму. Что-то ударило его по черепу, и все окутала тьма. Теперь он видел только страдание своего любимого ученика, его безумную боль.

– Где она, где?..

Просыпайся, дурак!

Задыхаясь, Ахкеймион вернулся к реальности.

«Шайме! – подумал он. – Шайме».

Над ним стояла тень, обрамленная воющим кругом его оберегов, которые он не услышал. И маленький шар сокрушительной пустоты раскачивался на кожаном шнурке. Хора, висевшая над его грудью на расстоянии ширины пальца.