— Вот так, — сказал он. — Даже шестерым здесь места хватит.

В дверном проёме появился озирающийся Тёрнер.

— Ни одной трубы! — его удивлённый взгляд скользил по стенам. — Где ты воду берёшь?

— Летом — в колодце, — усмехнулся лесник, — а зимой снег топлю. У нас в Сибири снега много. И здесь он чист и девственен, не то, что в городах.

— Конечно! — Брюс сокрушённо тряхнул головой. — Как это я не угадался. Буколика!

— Да, — подтвердил Никита, — патриархальный уклад. Ну, что стоишь? Дрова неси!

Через полтора часа температура в парной уже зашкаливала, а хозяин всё поддавал и поддавал из круглого ковша на длинной ручке. Ароматная смесь из воды вперемешку с домашним квасом, попадая на раскалённые камни, отчаянно шипела и исходила туманными обжигающими волнами. Три веника отмокали в шайке.

Никита натянул фетровую рукавицу, взял один из них и помахал перед ставшей уже тёмно-вишнёвой поверхностью печи.

— Ух! — раздался за его спиной возбуждённый возглас, и к полоку скользнул голый Седых. — Хватит уже! А то народ тут окончательно помрёт.

— Народ здесь окончательно возродится, — поправил его лесник, продолжая размахивать веником. — К новой светлой жизни… За это и пили… Кстати, где он?

— Уже раздеваются, — отдуваясь, сообщил Женя.

Следующим появился Тёрнер в войлочной шапочке и попытался тихо просочиться мимо колдующего над печью банщика. Попытка не удалась. Никита, развернувшись, стеганул его веником по розовой заднице.

— Это насилие! — завопил Брюс. — За что боролись?!

— Не бывает святых без истязаний, — сообщил лесник. — Вы ведь утром воскресли… — продолжил он, охаживая бока американца, — …потом вас причислили к лику… а сейчас очиститесь от суеты мирской… А ну, марш наверх! — свирепо закончил он. — И лежать там, не двигаясь! Дышать через нос!

Через приоткрывшуюся дверь ввалились последние трое — Кобыш в альпийской панаме, Дорин в вафельном полотенце, обёрнутом вокруг чресел, и Хромов без ничего.

И начался разгул банных страстей. С улюлюканьем, богатырскими замахами, ушатами холодной воды, жизнерадостным ржанием и удовлетворёнными стонами тех, кого обрабатывали вениками.

При первом же выходе из парной Никита подвёл ставшего малиновым Тёрнера к таинственной дверке, распахнул её, выпихнул Брюса наружу, прямо в подступающий вплотную сугроб, и сейчас же захлопнул. Американец заорал благим матом. Когда в проём ломанулся Кобыш, из пушистого снега торчала только голова. Лицо выражало неописуемое блаженство.

Так, разогреваясь до умопомрачения в парной, а потом ныряя в снег, они провели остаток вечера. Заходов никто не считал, да, видимо, было и незачем. И лишь спустя какое-то время, когда наступило полное изнеможение и «воспарение души», как определил это состояние Хромов, они завернулись в извлечённые Дориным простыни и расселись по лавкам в предбаннике, прислонившись спинами к тёплой вагонке, вытянув ноги, расслабленно перебрасываясь удовлетворёнными замечаниями по поводу только что закончившегося сеанса «приведения организма в оптимальный режим» и доброжелательно посмеиваясь над «крещением» Тёрнера.