Сквозь тонированные стёкла дверей было видно, как кто-то спускается по ступенькам холла и подходит к выходу. Мужчина. Одет точно так же, как и Хромов: чёрный костюм, белая рубашка, галстук-бабочка. Кто-то очень знакомый, но лица не разглядеть. Вот плавно скользнули в стороны внутренние прозрачные створки, он вступил в просторную прихожую, пересёк её и взялся за бронзовую ручку. Дверь открылась.

— Ха! — заорал Дорин, хлопая себя по коленкам. — Джек! Рад тебя видеть живым и здоровым!

— С возвращением в команду, — Кобыш растроганно шагнул навстречу. — Как хорошо, что ты опять с нами, — он крепко стиснул Клеменса в объятиях.

— Не раздави, командир, — слабо просипел американец. — Я вам ещё пригожусь.

— Пригодишься, — отстраняясь и награждая приятеля увесистым шлепком по плечу, хохотнул Дмитрий. — Ещё как пригодишься! Мы тут, дружище, собираемся закатить такой праздник по случаю избавления от напастей и наступления Нового года. Что ты! К тому же в нашем полку прибавилось, — он указал на Варчука с Клюевым. — Кстати, а ты-то нас как нашёл?

— А я не один, — невинно сообщил Джек. — Я с дамой.

— Неужели?.. — глаза Кобыша заискрились. — Вивьен?.. Сама пожаловала?

— Сама, сама, — ворчливо уведомил Хромов. — Спускаюсь я, это, со второго этажа, смотрю — стоят, голубчики! Прямо посреди холла, фонтан разглядывают. Я сразу-то их не признал, со спины-то. Но чую, знакомые, вроде. Да и откуда тут незнакомым взяться. А она поворачивается и так спокойно говорит: здравствуй, Витя! Давно, мол, не виделись. Как настроение у парней? Ну, я на ступеньки и сел.

— Так чего же мы ждём? — с ноткой нетерпения спросил Дмитрий. — Вперёд! У нас теперь целых две прекрасные дамы! Закатим пир горой…

— …и Винни Пух, — смачно брякнул Дорин, уже поднимаясь по лестнице с ликующей физиономией, исполненной предвкушения грядущих приятностей.

Остальные четверо тоже стронулись с места и с самым заинтригованным видом последовали за испытателями. В холл ввалились уже гурьбой, тем не менее, Кобыш оказался первым. Обширный зал с окнами во всю стену был освещён лучами скупого, но всё же достаточно яркого зимнего солнца. Тараоки сидела в большом мягком кресле, поставленном так, чтобы свет не мешал, но и не падал куда-то мимо, поэтому казалось, что она нежится в сияющем снопе, наискось рассекающем пространство холла и играющем на стеклянистых каскадах воды, разлетающейся радужными брызгами на уступах и мерно журчащей в причудливых ложбинках фонтана, расположенного слева от широкой лестницы с мраморными ступенями, ведущей на второй этаж. В соединённых ладонях Вивьен, одетой в тонкий чёрный свитер и чёрную же облегающую юбку, открывающую округлые колени, но лишь намекающую на возможность узреть стройные бёдра, покоился изящный вытянутый бокал, на треть наполненный бордовым, искрящимся на солнце вином. Над сервировочным столиком, стоящим у кресла, колдовал озабоченный Тёрнер, сразу же, впрочем, обернувшийся на звук множественных шагов, а за спиной Тараоки, как верный паладин, размещался Седых с откупоренной бутылкой, обёрнутой в белоснежное полотенце, в одной руке и пустым ещё высоким тонкостенным стаканом в другой.