– Вот жеж… – пробурчал Кровник, – молодцы…

– Что не так? – спросила Пилотка.

– Все так… чуть потише, если можно… – он шмыгнул носом, – пожалуйста…

– Олл райт, Христофор Бонифатьевич, – сказала Пилотка и продолжила вполголоса:

– Пришел как-то вечером в соседнюю деревню из столицы человек с солдатами – забирать местных дитятей мужеского полу, здоровьем и возрастом подходящих в рекруты… Прибежал той же ночью к Ивану Алешка, бледный как смерть… узнал он от знакомого дьяка, что записан он в бумаге у человека из столицы, что на бумаге той печати гербовые с орлами двуглавыми, и что заберут его завтра поутру в солдаты пожизненно…

Упал Алешка в ноги Ивану, плакать стал, головой оземь биться, говорил что нет ему жизни без Настеньки, помрет он от горя в солдатах или руки на себя наложит… Сжалился Иван над братом… Вышел на следующий день к человеку с бумагой царской, назвался Алешкой и ушел вместо брата младшего в солдаты…

Пилотка почти шептала. На такой громкости ее голос был совсем другим: исчезла резкость и острота согласных, смягчилась звонкость гласных, сгладились шипящие… Слова ее вили нить повествования, складывались в паучьи узоры, затягивали как омуты…

– Долго ли, коротко ли, а прошло десять лет. Хлебал Иван солдатскую кашу, постигал воинскую науку прилежно, бился с басурманами за морем и на море, и в горах, и в пустынях… Стрелял лучше всех в полку, и пули вражеской не боялся… ружье свое всегда наготове держал, а саблю точил остро как косу…. Своих в беде не бросал и приказы исполнял беспрекословно…