– Еще как, Хок Сен. Еще как нам станут нужны люди вроде тебя.

Старик смотрит на Эмико.

– А Маи?

Гайдзин кашляет.

– Забудь о мелочах. У тебя будет почти ничем не ограниченный счет. Найми ее, женись на ней – мне все равно. Делай что пожелаешь. Черт возьми, вон Карлайл найдет ей место, если ты не захочешь. – Он откидывает голову и кричит: – Я знаю, что ты там, старый трус! Заходи.

Из коридора доносится голос второго гайдзина:

– Ты что, действительно решил защищать пружинщицу? – Карлайл осторожно выглядывает из-за двери.

– Без нее не было бы повода для переворота. А это чего-то да стоит, – криво ухмыльнувшись, говорит Андерсон-сама и смотрит на Хок Сена: – Ну, что скажешь?

– Клянетесь?

– Если нарушим слово, ты ведь сможешь о ней донести, а пока весь город ищет пружинщицу-убийцу, она отсюда никуда не уйдет. Если мы с тобой найдем общий язык, выгадает каждый. Давай же, Хок Сен, условия простые – в кои-то веки все будут в выигрыше.

Немного подумав, старик отрывисто кивает и опускает пистолет. Андерсон переводит взгляд на Эмико, которая испытывает огромное облегчение, и говорит гораздо мягче:

– Многое теперь изменится, но видеть тебя никто не должен. Кто-то в этой стране тебя уже никогда не простит. Понимаешь?

– Да, меня не должны видеть.

– Вот и хорошо. Как только все утихнет, придумаем, как тебя вывезти, а пока поживешь тут. Руку поправим. Попрошу кого-нибудь принести ящик со льдом. Хочешь?

– Да. Спасибо. Вы так добры. – Ей делается необычайно спокойно.

– Ну, Карлайл, где виски? За это надо поднять тост! – Андерсон-сама, поморщившись, встает и вскоре приносит бутылку с горкой стаканов, ставит их на прикроватный столик, кашляет. – Чертов Аккарат. – Кашляет еще раз – гулко, раскатисто.

Внезапно новый приступ сгибает его пополам, потом еще один – мокрый, лающий. Андерсон-сама тянет руку, хочет ухватиться за столик, но не рассчитывает движение, толкает его и переворачивает.

Эмико смотрит, как стаканы с бутылкой скользят к краю и, расплескивая виски, летят вниз – медленно, играя в первых утренних лучах.

«Какие красивые. Чистые. Яркие».

Посуда – вдребезги. Андерсон-сама, не переставая кашляет, падает на колени прямо на осколки, хочет встать, его подкашивает новый приступ, он заваливается на бок, наконец затихает и, подняв на Эмико глубоко запавшие глаза, хрипит: