И вот теперь покаяние Исы ибн Махана должно раскрыть глазам халифа свет истины.

Садун сложил рукопись на ковер, поднялся и отнес к стене столик для письма. Потом вернулся и принялся неторопливо сворачивать бумагу в свиток.

– Отнесешь это к ступеням масджид, о Илшарах, – тихо сказал он джинну.

Кот торжественно кивнул. Потом покачал головой:

– И все же я не понимаю, земляк. Мы бы тебя вывели из дворца, с помощью Сина и с благословения звезд.

Сабеец улыбнулся и умело перевязал свиток шерстяной ниткой. Потом отложил в сторону и оправил складки снежно-белого одеяния. Звездопоклонники надевали перед смертью белое, чтобы отойти к звездам в чистоте одежд и помыслов.

– Мне незачем жить дальше, о Илшарах, – тихо ответил Садун. – Эта женщина отняла у меня будущее и надежду на будущее. И я хочу, чтобы мое признание не оставило ни ей, ни Исе ибн Махану дороги к отступлению и к оправданию. Я хочу, чтобы мой удел стал ее уделом. Я хочу, чтобы ее настигло одиночество.

Джинн молча поклонился. И вдруг прищурил желтые глаза:

– А про ребенка? Ты написал правду?

Старый лекарь посмотрел на светлеющие занавеси и широко улыбнулся:

– Нет, о Илшарах. И это – часть моей мести, не сомневайся.

Супругу аль-Амина убили на Малой хорасанской дороге. А вот тела сына халифа не нашли – хотя воины клятвенно заверяли, что видели кухонную девку и мальчишку убитыми. Сахль и командир гвардии Бахадур приползли к Садуну на коленях: мол, делай что хочешь, но спаси нас от гнева Госпожи. И сабеец принял в дар тысячи и тысячи динаров. В обмен на тело годовалого ребенка, которого забрали из колыбели в бедном доме в квартале аль-Шаркия. Семья не могла прокормить пятого и с радостью избавилась от лишнего рта.

Поэтому госпожа Мараджил пребывала в уверенности, что род аль-Амина изничтожен и пресекся. А Садун не хотел ее в этом разубеждать. Если парсиянке суждено узнать правду, пусть она станет для нее… неожиданностью.

Илшарах хихикнул и постучал по ковру хвостом – джинн одобрял замысел человека.

Однако пора было приступать к делу.

Садун обернулся к сумеречникам, которые до этого неподвижно сидели у стены. И медленно кивнул.

Они молча поклонились в ответ.

На них тоже было надето белое.

Акио неслышно подошел и остановился за спиной. Садун хорошо слышал, как зашуршал вынимаемый из ножен меч.

– Я хочу помочь вам как можно лучше, господин, – почтительно проговорил аураннец на древнем наречии химьярского царства.