И в каждой из этих подробностей звучало ее, Мараджил, имя.

Абдаллах, узнав всю правду о смерти прежнего халифа и его харима, пришел в страшную ярость. И приказал арестовать причастных к гибели брата.

Садун покончил с собой на рассвете того горестного дня. Видимо, его предупредили заранее. Он даже написал полное признание – зачем, непонятно, но Мараджил его не винила. Садун ни единым словом не упомянул об аждахаке и наведенном на аль-Амина колдовстве. Нынешние богословы могли и не поверить, но, если б поверили, Мараджил не отделалась бы домашним арестом. Ее бы вывезли в Гвад-ас-Сухайль и сожгли заживо.

Смерть вазира Сахля ибн Сахля не была легкой: правда, ее обставили как убийство из уважения к прошлым заслугам главного советника аль-Мамуна. Пятеро евнухов истыкали вазира ножами в бане. Убийц пытали, они показали, что приказ отдал начальник тайной стражи Иса ибн Махан. Несмотря на показания, всех казнили с большой помпой, на помосте перед главными воротами дворца. Иса ибн Махан улыбался, глядя, как над кровавыми лужами гудят сонные зимние мухи.

В тот страшный день она по всем правилам испросила разрешения посетить эмира верующих и получила дозволение. И под бесчисленными сыпучими раковинками потолка зала Абенсеррахов сказала ему: «Тем, что ты сидишь на халифской подушке, ты обязан мне. И если бы не я и не люди, головы которых сейчас насаживают на пики, ты бы лежал в том же рву, что и Мубарак аль-Валид до тебя. Без головы, а возможно, даже без гениталий».

Но Абдаллах потемнел лицом, вынул из-под тронной подушки железный жезл и холодно сказал:

– Через ваши деяния, матушка, я сделался клятвопреступником и убийцей.

И приказал страже:

– Отведите эту женщину в ее комнаты. Всевышний велит нам быть милосердным и почтительным к родителям.

А хаджиб ударил посохом об пол и крикнул:

– Следующий!

Утром того дня ее сын прочел проповедь. В Пятничной масджид столицы, при небывалом стечении народа. А как же, ашшариты кинулись в свой пустой храм, чтобы услышать, наконец, проповедь халифа – ведь покойный аль-Амин не всходил на минбар с тех пор, как умер его наставник аль-Асмаи, и некому стало писать для взбалмошного юнца напыщенные речи.

Абдаллах в то утро говорил долго. Кричал о недопустимости пролития крови. А еще о том, что пролитие невинной крови не прощается Всевышним без покаяния и вопиет к небесам. И о том, что готовящийся поход против карматов и хадж призван искупить его, аль-Мамуна, грех против правды. И о том, что праведность не в намазе и пожертвованиях, а в праведной жизни, и что Всевышний испытывает землю аш-Шарийа огнем и мечом, дабы этих праведников отыскать.