Подняв усталые, изможденные лица, оба остались стоять на коленях.

– Справедливости, о эмир верующих!

Кто это был, мулла или имам? Шамс ибн Мухаммад или Хилаль ибн Ибрахим? Впрочем, от их былого степенства, белых тюрбанов и богатых биштов ничего не осталось. Почему?..

Тот, что стоял справа, вдруг развязал веревочную подпояску и рванул с плеч халат. И снова прижался лбом к полу, показывая спину. Второй проситель последовал его примеру. Глазам аль-Мамуна открылись поджившие рубцы и изжелта-фиолетовые пятна синяков – этих людей били палками. Долго. Возможно, беднягам пришлось выдержать несколько сот ударов.

– Я вижу следы побоев, – твердо сказал аль-Мамун, вынимая из-под подушки длинный железный прут, служивший во время приемов обиженных вместо жезла. – Кто их вам нанес, о верующие?

Тот, что первым показал спину, ответил:

– Твой нерегиль, о халиф, – да проклянет его Всевышний! Он и его горцы ворвались в масджид и разобрали минбар! В основание места проповедника у нас был вделан жертвенник из нечестивой каабы, где молились идолопоклонники, но они разнесли в щепы возвышение и вытащили камень!

Вести об этих бесчинствах уже достигли слуха халифа – матушка пару недель назад постаралась. Она же, кстати, еще в Мейнхе дала нерегилю под командование три десятка ушрусанских айяров из своей личной охраны. Аль-Мамун видел эту заросшую до глаз бородами шатию-братию. Все как один выглядели как только что спустившиеся с гор бандиты. Впрочем, насельники родной земли госпожи Мараджил как раз и были бандитами: ушрусанцы грабили караваны и похищали путников, обращая их в рабство либо возвращая родственникам за большой выкуп. В свободное от грабежей и налетов время они предавались взаимной резне. У каждого ушрусанского рода за долгие века дикарских распрей и поголовного разбоя накопились большие счета к соседям, и кровная месть в неприступных горах уродливого, как гнойник на заднице, княжества считалась делом обычным и повседневным.

Правда, последняя экспедиция в ушрусанские горы остудила самые горячие головы: несколько родов постигло поголовное истребление, а детей из знатных семейств вывезли в столицу – заложниками. Публичные казни довершили дело, и теперь горцы занимались преимущественно сведением счетов и выпасанием мелкого рогатого скота.

Единственная польза, которую ушрусанцы приносили аш-Шарийа, оказывалась оборотной стороной их исключительной воинственности: как наемникам и охранникам им цены не было. Умные эмиры и полководцы предпочитали набирать половину гвардии из дейлемцев, славившихся не менее свирепым нравом, а половину из ушрусанцев – и стравливать их между собой, не давая вступить в сговор.