И вот теперь отряд этих бандитов сопровождал нерегиля. Аль-Мамуну донесли, что горцы на самийа чуть ли не молятся: по местным поверьям, в свирепом главнокомандующем халифата возродился дух того самого полководца. Афшина Хайдара ибн Кавуса, проклятия Аббасидов, знамени мести Ушрусана – да и всех парсов, как ни погляди. Матушка хорошо постаралась и на этот раз: разъяренные язычники ворвались в дом молитвы и осквернили его, чтобы восстановить какое-то древнее капище. Немыслимо…

– Как нерегиль посмел совершить подобное святотатство? И как он посмел подвергнуть побоям столь уважаемых людей? – тихо спросил он, ни к кому в особенности не обращаясь.

Вдоль обеих стен зала тянулись ряды эмиров в черных придворных кафтанах. Под расписными балками потолка повисла нехорошая тишина. Люди растерянно переглядывались, не зная, что сказать. Вести о таифских событиях просачивались в столицу исподволь – базарными слухами и толками, нашептываниями в чайханах и винных лавках, тихими разговорами с самыми надежными сотрапезниками.

– О мой халиф!

Этот твердый, уверенный голос принадлежал человеку из тех, кто сопровождал просителей. Обветренное лицо и неловко зашитая в паре мест полосатая аба выдавали в нем бедуина.

– Мое имя – Дауд ибн Хусайн, о повелитель, и в Таифе я наследовал шорную лавку моего отца. Я свидетельствую: самийа кричал, что по закону не дозволяется разорять и превращать в масджид храмы иноверцев, и виновные должны понести заслуженное наказание. И что он, мол, покажет, что слово закона неотменимо и не стареет со временем, даже если нам, ашшаритам, неохота его исполнять и мы предпочитаем о нем не помнить. Так и вышло, что этот неверный приказал дать двум почтенным людям по двести палок.

Действительно, языческий храм семьдесят лет назад разобрали – когда стали продавать участки вдоль прорытых от водотока Шаджи каналов. Но каков законник из этого кафира, подумать только, нерегиль, оказывается, разбирался в тонкостях шариатского права…

Люди сердито перешептывались, кивали друг другу черными высокими чалмами. Все еще стоявший на коленях мулла с оголенными плечами открыто плакал, утираясь исхудавшей рукой. Этого аль-Мамун нерегилю спускать не собирался. Ненавистникам веры во главе с матушкой следовало показать, что законы Али писаны только для тех зиммиев, что признают главенство и могущество правоверных. Ибо это – твердое основание, на котором стоит ашшаритское государство.

И вдруг послышался голос другого свидетеля из свиты таифских просителей:

– Это еще не все, о эмир верующих!