— Полчаса до Камень-Рыболова, — сказал водитель.

Из Уссурийска должен был подойти Батыршин с двумя десятками дружинников. Тоже на аэросанях, точней — на санном поезде. Группа Лагунова просто оказалась ближе всех, а Женька с Сашкой ночевали на старой заимке рядом с направлением их движения — и, конечно, присоединились. В Камень-Рыболове людей было не очень много, значительно меньше, чем до войны, хотя многие населенные пункты, раньше считавшиеся маленькими, с тех пор «распухли». Жило человек двести всего. Вообще там предполагалось при первой возможности начать разведение рыбы и запустить комбинат по ее переработке, но пока было не до этого, и работы велись ни шатко ни валко — просто по инициативе местных и исключительно их силами.

— Я выйду, — вдруг сказал Женька.

На него все обернулись разом. Данька спросил резко:

— Рехнулся, что ли?

— Выйду, а вы поезжайте в поселок. — В голосе Женьки появилась такая же резкая командная нотка.

Данька явно хотел плюнуть. Спросил снова:

— На кой черт?

— Что-то не то, — коротко пояснил Женька.

Данька больше не ругался. Предчувствие давно уже стало не просто словом. Уточнил:

— Так давай вместе поедем.

— Не надо. Вдруг ерунда? — ответил Женька. — А у вас пулемет, кто прикроет-то?

— А если не ерунда?

— Тогда выходите к лесничеству номер семь, — Женька ткнул в карту, прикрепленную на стене. — Тут одна дорога, если главную не считать.

— Давай хоть я с тобой… — начал Сашка.

Женька мотнул головой:

— Да не надо. Ерунда, скорей всего. Посмотрю и посижу в лесничестве, потом заберете.

Лагунов махнул рукой водителю, и сани остановились…

Снаружи было остро-холодно, но не так чтобы ветрено — ветер дул перпендикулярно узкой лесной дороге. Валил снег. Женька бросил перед собой лыжи, постоял, прислушиваясь и раздумывая, не надурил ли он? Но беспокойство не отпускало. Нет.

Сани все равно не прошли бы, подумал он. Не прошли бы. А идти одному или впятером — в данном случае все равно… все равно.