В машине старик окончательно пришел в себя. Заратустров влил ему в рот полфляжки коньяка, и Бабушкин перестал блеять, растягивать слова, а заговорил более-менее связно. То, что он говорил, звучало страшно…

– Ага, спервоначала беременную берут, чтоб трех недель не выходила, отваром ее поят и мочу ее собирают. Потом с той мочи взвар делают, с золой и грибами черными мешают… на малом огне. Потом… значит… ага!.. живот ей вскрывают и требуху с плодом вытаскивают да варят его в том взваре с мышами полевыми… И пьют тот взвар допьяна… горчит он очень… Большой Шаман пьет, помощники его пьют. Потом Большой Шаман бубен берет и начинает камлание на Камень делать… И все шаманы прочие к камню тому идут… идут, ползут, как змеи какие… да головешками об Камень бьются, покуда замертво не падают… И собаки, собаки… мозги их слизывают, промеж собой дерутся…

– Господи! – не выдержала барышня-этнограф. – Что он несет такое! Угомоните вы его… Жуть какая-то!

В салоне «хаммера» свет не горел – незачем. Машина мчалась по шоссе, выдирая фарами светлые клинья из ночи. В этом отраженном от асфальта свете было видно, как Заратустров, внимательно слушавший Бабушкина, вдруг повернул лицо к молодой женщине. Лицо это было бледным, как замерзшее в холодильнике сливочное масло.

– А ну тихо, сучка! – страшным, хриплым голосом выплюнул он. – Молчи в тряпочку, ясно?

От ужаса та даже не успела оскорбиться – ойкнула, шарахнулась в самый угол просторнейшего салона и вжалась в него, подтянув к подбородку обтянутые камуфляжем худые колени. Старик, бормотавший с полузакрытыми глазами, даже не обратил на это внимания; он раскачивался на сидении – и не в такт машине, а по своему, сокровенному алгоритму. Заратустров быстро свинтил колпачок с фляжки.

– …энтова он жизни у шаманов забирает… и пухнет, пу-у-ухнет! Коли найти тот Камень, то место – все ясно будет, все и откроется… Да только не найти его! Над ним тонколист-трава растет. Все закрывает… сплошняком, да… А в тундре – мох… Да-а-а… Я комвзвода говорю: «Косить надо», а он: «Чем?» Я говорю: «Пулеметы бери и коси их»… Так и нашли…

Тогда, в машине, прикрикнув на практикантку, Заратустров не раскаялся – он напряженно размышлял над тем, что говорил старик. А тот знал, ЧТО говорил. Не было тогда вертолетов. А были лошади. И дерзкий побег из лагеря тридцати родовитых шаманов, среди бела дня… Бабушкин руководил операцией по их поимке. И нашел только двадцать девять мертвых тел, и двух – непонятно в каком состоянии. Жизнь покинула эти костяные мешки, но Дух… теплился. Дух и сообщил: главный, мол – главный под землю ушел. Не найдете! Кончил со злости из пистолета своего наградного Бабушкин этих, полумертвоживых… А что с ними делать-то? Разжаловали Бабушкина тогда. За поимку живого полагалась премия, а за мертвеца – только взыскание.