Он отвернулся. С этой цацой потом разберемся. Мужика бы ей хорошего… Глядишь, и ожила бы! «Нужно. Иначе не найдем. И очень далеко погибнут люди. Выхода не было».

Практикантка только кивнула, она уловила последнюю мысль очень четко. Ей самой было непонятно, как она могла это сделать, ведь полковник ни разу не разжал губы.

А скалы плыли внизу – слоистые, бурые и шершавые. Деревья карабкались по склонам. Под ними – травяной ковер. Папоротник. Для этих мест – редкость, тут почти не растет этот таежный житель, любящий влагу и полумрак.

Вертолет, ревя, лег на бок, и тут Заратустров ощутил, как правую ступню в берце жиганула короткая боль. Обдало жаром. Он опустил глаза: кровь расплескалась из кружки и темной змейкой ползла по металлу.

Ползла и кипела. Большими багровыми пузырями.

Заратустров охнул, опрокинул кружку и бросился к пилотам.

– Здесь! Зде-е-сь! Спускайтесь, мать вашу! Быстрей!!!

Но котловина не позволяла приземлиться – она вся была покрыта густым, курчавым лесом. Пилоты мотнули машину вправо, над каменистой грядой. Отсюда и котловина была видна лучше, и место было, чтобы вертолет завис. С грохотом отвалилась дверца-люк. Полковник первым оказался около нее и боковым зрением увидел, как Наталья торопливо переобувается; ее кокетливые сапожки, блестя смятой кожей, лежали на полу, а сама она совала худые ступни с тонкой щиколоткой в старые, разбитые «берцы». Видно, Санжак нашел их тут же, в вертолете, среди горы старых бушлатов.

Они зависли в полутора метрах.

– Прыгайте!

Практикантка свалилась на него горячим кулем, неловко цепляясь руками и жарко дыша; ветер разметал ее каштановые волосы так, что стали видны рыжие корни волос. Красилась. Стесняется рыжины. Стесняется веснушек, худых ног, костлявого носа…

Санжак с Узгеном вынимали из колышущегося вертолета Бабушкина, осторожно, как древнекитайскую вазу; им помогал полковник. Вот и он спрыгнул на каменную осыпь, захрустев. Винтокрылая машина последний раз вылила на них ушат надсадного рева и, поднимаясь, стала уходить к югу. Шум винтов стих.

– Они поищут место для посадки, – едва отдышавшись, доложил эфэсбешник. – Тут в километре, наверно, есть что-то подобное. По рации свяжемся.

Заратустров кивнул: мол, понятно, мог бы и не уточнять. Он скосил глаза на пожелтевшие от старости «берцы» практикантки. Та поймала его взгляд и жалко улыбнулась.

– А если бы на каблуках… разули бы?

– Разул бы… И раздел! На войне не до сантиментов, – буркнул Заратустров. – Санжак, зашнуруй ей как следует. Теперь торопиться некуда.

В бинокль они осмотрели котловину. Линза. По краям – скалистые гряды. Они, вероятно, расходятся, поскольку край утопает в сосновой оторочке. Трава начинается у ног, пробиваясь сквозь валуны, и густеет внизу. Заратустров поднял руку и сделал знак всем молчать; потом проговорил, в основном для Натальи и Бабушкина, пришедшего в себя и хлопавшего веками.