Махаб посмотрел вверх. Потом по сторонам. Он кого-то искал глазами. Араб оскалил зубы и закричал с отчаянием:

– Я все равно не верю тебе, грязный кяфир!

– А что тут верить? – невидимый Заратустров саркастически рассмеялся. – Это же математика, Махаб… Посмотри года! На девятом поколении код приходит к совокупной десятке, на десятом… единица родит единицу! А десятое, с прибавкой Ключа Горы, цифры 27, дает 1995 год. Та, которую вы вывезли из России, родилась как минимум на пятнадцать лет раньше! Я могу тебе ее документы скинуть, Махаб!

Но, видимо, страшный смысл слов, сказанных полковником, уже и так дошел до араба. Он бешено листал, рвал тетрадь, и вот, словно насытившись, отшвырнул ее – прямо в сторону лежащей Майи. С губ искаженного гримасой рта капала слюна.

– Я не верю тебе, кяфи-и-и-ир! – закричал он протяжным воем.

Махаб выхватил револьвер и начал стрелять вверх, яростно, с отчаянием, с остервенением.

Раз… два… три… четыре… Пять! И пустой щелчок.

Револьвер РС рассчитан только на пять патронов. Никакая сила древней магии не способна изменить емкость барабана.

Заратустров инстинктивно отстранился от провала, в который почти свесил седую стриженую голову, и досадливо поморщился: конечно, он же забыл… Силовое поле, натянутое над дырой стоящими рядом Иваном и Данилой, ловило пули, и они шлепались в него, как твердые комочки майских жуков в ветровое стекло автобуса. Полковник оборонил в переговорное устройство:

– Махаб, отпусти девчонок, а?

В это время над Аламутом раскатился дробный вертолетный грохот. Черная винтокрылая машина с хищным профилем – легендарная «Черная акула» – садилась на каменную площадку между Главным корпусом и домиком РЛС. Отъехала в сторону дверца, и два человека в камуфляже без знаков отличия ловко выгрузили на щебень инвалидную коляску; катить ее по каменным грядам скалы было невозможно, поэтому люди подхватили кресло-каталку и понесли – бегом. В кресле же, заботливо укрытая красно-синим пледом до колен, сидела старая женщина. Ее редкие седые волосы трепал ветер, одутловатое лицо темнело пятнами некогда сгоревшей и пересаженной кожи. За креслом, опасливо пригибаясь от вращающихся винтов, бежал худощавый человек в таком же камуфляже, только надетом небрежно, человек с пятидневной небритой щетиной на впалых щеках.

Полковник, кряхтя, поднялся на ноги, отряхнул форму и проговорил:

– А вот и главный свидетель обвинения… прибыл! Доброго здоровьичка!

Это он сказал небритому, который обогнал несущих кресло людей, подбежал к полковнику и, бросив: «Привет!» – первым делом осведомился: