Долги выплачиваются в первый день Ущерба перед рассветом. Тогда же исполняются клятвы. Шарумам выдают жалованье и отсылают домой, а сыновей отпускают из шараджей к родным.

Инэвера отложила кости и принялась дышать, пока не обрела центр, после чего плавно поднялась и направилась в опочивальню, где спал Ахман. Обычно он возвращался во дворец, когда Лабиринт очищался от алагай – как правило, за несколько часов до рассвета. Он проспит допоздна и встанет ближе к обеду.

Однако в Ущерб он просыпался на заре – стремился подольше побыть с сыновьями.

Инэвера выскользнула из одеяния и прилегла на подушки, чтобы его разбудить.

Инэвера прислонилась к мраморной колонне и наблюдала за Ахманом, Джайаном и Асомом. Старшие мальчики особо приближены к отцу, и он стоял с ними посреди помещения перед подвешенным учебным чучелом, показывал, как бить копьем, и давал урок шарусака.

Ее сестры-жены, разумеется, были тут же, при сыновьях. Они расположились на коленях по кругу маленьким войском, готовым обратить оружие и внутрь круга, и вовне. Инэвера взяла обычай именовать дживах сен «сестренками», как обращалась к ней Кеневах. Им, призванным править своими племенами, не нравилось такое умаление, но возразить не смели. Наступил Ущерб, и перед большой трапезой Ахман поочередно уделит внимание всем женам и сыновьям.

– Шарум ка буду я! – крикнул Джайан и ударил копьем чучело.

Инэвера грустно взглянула на своего первенца, ныне двенадцатилетнего. Когда-то он был весел и жив. Не так умен, как его брат Асом, но достаточно любознателен. Три года в шарадже выжгли из него всю незаурядность, заменили мертвящим взглядом грубого, безмозглого животного, который свойствен всем шарумам. Взглядом, что созерцал жизнь и смерть и предпочитал последнюю. Джайан был первым в боевой подготовке, но не справлялся с простыми текстами и примерами, которые младший на год Асом давно освоил. Джайану лучше удавалось подтираться бумагой, чем разбирать написанные на ней слова.

Инэвера вздохнула. Вот бы Ахман разрешил отдать сына в дама, но нет, муж хотел исключительно сыновей-шарумов. Белое дозволялось только вторым сыновьям. Остальных отправляли в шарадж.

Но она не смогла упрекнуть его, видя, с какой любовью он занимается с мальчиками.

Словно прочитав ее мысли, Ахман обернулся и встретился с нею взглядом:

– Мне будет приятно, если и дочери начнут возвращаться домой на Ущерб.

«Чтобы ты израсходовал их, как мелочь, на недостойных мужчин», – подумала Инэвера, но лишь качнула головой.

– Нельзя мешать их обучению, муж мой. У най’дама’тинг… строгий Ханну Паш.