Зодчий покачал головой.
— Нам ещё возвращаться, — напомнил он.
Фархад громко вздохнул, потрогал руками свой увесистый рюкзак, сказал с явным сожалением:
— Выходит, я напрасно тащил на себе всё это добро?
— Почему напрасно? — Зодчий оглянулся. — На обратном пути мы обязательно устроим небольшой фейерверк. Ты готов?
— Спрашиваешь!
* * *
Груз в рюкзаках не уменьшился ни на грамм, но обратная дорога почему-то показалась намного легче. Наверное, свою роль сыграло Гнилое Озеро, обладавшее сильнейшей негативной энергетикой, концентрация которой была настолько велика, что долго находиться рядом с ним было выше человеческих возможностей. Поэтому каждый шаг в сторону поселения облегчал увесистую ношу, прибавляя заставникам сил. Даже Донго испытал на себе тяжёлое воздействие озёрной субстанции. Если на пустынном берегу он вёл себя вяло, апатично, не проявляя своей обычной игривой активности, то, отойдя от него километра на два, пёс ожил, с радостным повизгиванием бросаясь то на Фархада, то на Зодчего.
Они преодолели две трети расстояния, когда Зодчий остановился.
Фархад, не спрашивая, замер рядом с ним.
— Слышишь? — шёпотом спросил Зодчий.
Фархад прислушался и кивнул головой.
— Шум… — Сказал он. — Со стороны поселения.
— Слишком громкий для такого раннего часа, — согласился Зодчий. — Что бы это могло быть?..
— Может, слизняки по ошибке полезли в тоннели с ловушками? — предположил Фархад.
— Нет, шум монотонный, без всплесков. Это похоже…
Он не договорил, но Фархад понял: такой шум возможен только при штурме поселения!
— Ч-чёрт! — ругнулся Зодчий и понёсся вперёд со скоростью лани.
Фархад отставал от него не больше, чем на три-четыре шага. Резкий старт заставников Донго воспринял как новую игру, однако тревога выходцев быстро передалась и ему. Пёс уже не требовал к себе внимания, понимая своим особым звериным чутьём, что с их общим домом случилось что-то страшное…
…Подобраться к самому поселению они не смогли: всё обширное пространство перед охранным частоколом кипело тысячами «арлекинов», «скачков», «ходульников», «зывунов», «щелкунов», тликов, слизняков и прочей мерзости, до срока хоронившейся в густых лесах вокруг поселения.