Сначала Лещинский подставил иссушенные ладони. Набрал и жадно выпил. Почувствовал головокружение, будто глотнул не воды, а грибной настойки. Потом сунул под струю лицо и открыл рот.

– Где Красный дракон, Сон-Сар? – услышал он.

– Его убил Бакс, Ок-Сар, – ответила арсианка.

– О, нет-нет-нет… Только не это! Только не Красный дракон! Когда же он сдохнет, этот Бакс!

Напившись, Лещинский уступил место Сон-Сар. Сам отполз – сил не было держаться на своих двух – и привалился спиной к стене, удовлетворенно ощущая, как плещется и булькает в брюхе вода.

– Человек… к нам давно не приходили люди…

Лещинский вяло повернулся на голос. Мазки акварельной краски на сумрачном фоне приобрели очертания девичьей фигуры.

Лет четырнадцать. Копна когда-то светлых, а теперь – грязно-серых волос. Большие зеленые, а точнее – лиловые глаза. Бесцветная хламида, прикрывающая худое тельце.

– Нужно подняться выше. Здесь небезопасно. Сюда приходят гамацу.

– Как тебя зовут? – выдавил Лещинский.

– Оксана.

– Вот-те раз…

За спиной Оксаны снова возникло акварельное пятно. И опять из беспорядочных мазков возникла еще одна девочка – как две капли похожая на первую.

– О, близнецы, – улыбнулся Лещинский. – А тебя как зовут, сестренка?

– Оксана, – точь-в-точь повторяя интонации первой, ответила вторая.

– А вот-те два… Шутишь?

Обе девочки снова расплылись акварелью, а за ними расплылся и коридор, и лучи света, бьющие кинжалами сквозь щели.

– Да какие тут шутки… – донеслось из сгущающейся темноты. – Красного дракона убили…

Он уснул под шум воды и возню арсианцев, которые принялись шутливо бороться за место в этой нехитрой душевой.

Сон был долгим. Когда его морок отступал и пелена беспамятства становилась чуть прозрачнее, Лещинскому казалось, что все в порядке, что он дома – в своей квартире: рядом спит Оксанка, можно протянуть руку и пристроить ладонь на ее теплое атласное бедро. Потом возникало тревожное осознание: что-то не так. Утомленный мозг отчаянно не желал вспоминать безумную пляску мазерных лучей по зданиям Колонии, столпы огня и дыма, что поднялись над жилыми и административными кварталами империи Корсиканца. Он видел перед собой Тарбака – эту богомерзкую, тошнотворную пародию на человека – и он снова и снова молил образину остановить апокалипсис, но гнев небес отвратить было невозможно. Тарбак не внимал словам, он стоял, как демоническое изваяние, окруженное ореолом синих тревожных огней, он смотрел, как гибнет город – некогда принадлежавший его расе, но ставший домом для тысяч разумных существ из разных уголков Вселенной.