Знак, и еще один… ВСЕ.

Двуногий отрывает меня от кровати и швыряет о стену. Я падаю на пол, но не теряю сознания. Он бьет меня задней лапой, впечатывая в бетон, и я чувствую, как ломаются мои ребра. Пытаюсь бежать, но новый удар приходится в голову.

Братцы-живодеры, за что же вы меня?

Прихожу в себя через пару секунд, меня несут за шкирку в воздухе к окну. Успеваю увидеть с высоты всю комнату: детеныша с окровавленной мордочкой в кроватке, припавшую к нему самку, искаженную морду двуногого, и в следующий миг уже падаю.

Мир бешено вращается вокруг – небо, серая бетонная коробка, трава и асфальт внизу. Свистит воздух в ушах, но я слышу удаляющийся плач детеныша и понимаю – дописала. Долг жизни уплачен, двуногий.

Снова мелькают трава и асфальт, но уже гораздо ближе. В траве стоит, изумленно разинув пасть и глядя вверх, крупный черный самец Народа, и мне хочется надеяться, что это Тимофей.

Знаю, я израсходовала все три дозволенных призыва, но ты же все равно слышишь меня, Бастет, слышишь свою недостойную дочь. Ведь я не прошу многого, лишь сущей малости.

Упасть в траву и на лапы.

Евгений Лукин Великая депрессия

Евгений Лукин

Великая депрессия

Здравствуй, младенчик. Добро пожаловать в нашу камеру смертников. Не пугайся, тут не так уж и плохо, особенно поначалу. Камера просторна, в ней есть города, рощи, автомобили, зарубежные страны, молоденькие симпатичные смертницы – всё то, короче, что по справедливости положено узникам перед казнью. Когда она произойдёт, неизвестно. Но тем-то и хорош неопределённый промежуток времени, что слегка напоминает вечность.

Приговор тебе объявят не раньше, чем научат говорить, а иначе и объявлять нет смысла. Узнав, что тебя ждёт, ты будешь кричать ночами, пугая родителей, будешь просыпаться в слезах. Потом, глядя на спокойствие других, тоже успокоишься и затаишь надежду на помилование, которого, конечно же, не случится.

Не горюй. В камере есть чем заняться. Неравенство – лучшая из наших выдумок. Не говоря уже о том, что ожидать казни гораздо удобнее на нарах, нежели под нарами, – борясь за лучшую участь, невольно увлекаешься и забываешь о том, кто ты на самом деле такой и куда попал.

Если же, несмотря на все старания, забыть об этом не удастся, поговори со смертниками помудрее, поопытнее – и ты поразишься, какой вокруг тебя собрался изобретательный народ. Одни объяснят, что думать надлежит не о собственной смерти, но о бессмертии камеры, где ты родился; другие растолкуют, что коль скоро существует тюрьма, то в ней должен незримо присутствовать и тюремщик. Собственно, не тюремщик (поправятся они) – благодетель, ибо на самом деле вовсе не казнит он нас, а напротив, вызволяет из застенка, построенного им самим, хотя и по нашей вине. И не надо спрашивать, по какой именно. Ты с детства привык стоять в углу, не понимая причин. Поставили – значит, заслужил.