— Я бы тогда тебе рассказал, — зам почти обиделся.

VIII

Кленовые звёзды за окном падают в лужи. Октябрьское многоцветие ждёт неприглядный исход гниения и дождей.

— Чем дальше в ноябрь, тем больше здесь потерянных лиц. Выпьете, Роман?

— С удовольствием. Я ведь тоже потерялся.

— И зелёный, как плесень. Не обижайтесь.

— Без солнца мы все хиреем и чахнем. Чем тогда отличаемся от растений?

— Разумом.

— Он слишком подвержен страстям. Не годится.

— Ещё — отсутствием корневой системы. Люди не привязаны. Вы же это хотели услышать?

— И хотел, и боялся… Всюду вижу знаки. Но мне — как? А вот вы… вы один из тех. У вас никогда не возникало желания убежать куда-нибудь?

— Бегать — с моими суставами? Побойтесь бога, Роман, я же развалюсь.

— Не так выразился. Уйти, исчезнуть. Открыть проход, дверь, или как там вы это именуете, — и поминай, как звали…

Бармен улыбается.

— Я уже слишком старый. Старый и люблю своё дело: готовить и наливать. Это делают во всех мирах одинаково — чего же бросаться?

— А эта ваша маркиза рыжая… У неё, интересно, возникали подобные мысли?

— Сомневаюсь. Она здесь при деле. К тому же, она привязана к этому миру памятью о своей семье. О родителях. У них были не последние должности в верхах той общности, с который вы наверняка имели случай мельком ознакомиться, и большая ответственность. Дочь её не отбросит даже ради возможности жить лучше.

— Значит, у цветка есть корни.

— Да. Хотя тут скорее кактус.

— Кактусы тоже цветут. Но я первый раз увидел женщину, чья яркость не вяжется с поведением. Огонь, а не горит, морозит. Неправильно.