— Я не понимаю…

 — Тебе и не надо понимать. Запомни одну вещь: Ярость Ситиса — не всегда смерть. Он может выжить, и тогда обвинения будут сняты.

 «Не опозорь Мать Ночи… Не убей… Не предай…» — условия, только условия, влекущие за собой гнев божества, и ни слова про суд Черной Руки.

 — Но кто выбирает? Почему Ярость Ситиса приходит? И кто…

 — Слишком много вопросов, Терис, — в лишенном злости взгляде читалось предостережение, и полукровка умолкла, не рискуя испытывать судьбу еще раз.

 Там, за пределами убежища, творилось нечто, о чем ей знать нельзя. Черная Рука — правящий совет, и, как она уже уяснила со слов Альги и после встречи с Аркуэн, не все там было так легко, как здесь. Хотя обозначение «легко» плохо подходило под то, что происходило в нем сейчас.

 Терис села, обхватив колени, и долго смотрела в пол, считая затянувшиеся минуты. Взгляд безотчетно пополз на Лашанса, неподвижными зрачками впившимися в какой-то лист бумаги, задержался на его правой руке, на фоне черной робы вспыхнувшей вдруг белизной охвативших запястье бинтов.

 — Вас ранили?.. — вопрос сорвался сам, прорезав тишину нотками беспокойства и некоторого удивления — до этого в глубине души жила до странного крепкая убежденность, что Спикер неуязвим.

 — Не сильно, — коротко брошенный ответ выдал нечто вроде досады, как и дрогнувшая в попытке натянуть рукав рука, в последний момент потянувшаяся к стоявшей у ножки стула сумке, — Лови.

 Терис вскинула руку, ловя брошенное яблоко — такое же, как в прошлый раз, большое и красное. Вкусное, как подсказывала память, только есть сейчас совершенно не хотелось.

 — Спасибо, — она держала его, стараясь увлечься отблеском огня на алом боку яблока, чтобы отрешиться от происходящего. Отвлечься и не задавать больше вопросов — это от нее и требовалось в ближайшие минуты или часы. Сидеть тихо. Не злить, не лезть туда, куда не просят. И, наверное, желательно молчать — яблоко не самый тонкий намек, которым можно было изъяснить это требование.

 Тихо. Тишина расползлась по подземельям, затопила, слившись с тенями, но здесь, где горят огни, не так страшно. И присутствие Спикера не дает бессильно разрыдаться, трясясь от сотен страхов и умирая от неведения, и за это убийца начинала чувствовать благодарность, как и за то, за что уже благодарил его Корнелий. Ярость Ситиса — не миф, она реальна и осязаема, но еще не знаменует собой конец. Испытание? Наверное, так и есть, было все время, когда существовало Братство, и Корнелий не первый…

 И сколько оставалось выживших из тех, к кому являлась Ярость?