Он обещал ей, он не может отступить. Он не хочет отступать. Он найдет способ избавиться от всех, сделать так, чтобы Черная Рука уничтожила саму себя изнутри. Придется ли для этого убивать, менять контракты или самому встать под удар — неважно. Смерть давно перестала страшить, он знал, что примет ее с улыбкой, если это будет разумной платой за месть. Умереть, но перед этим убить всех, до кого удастся дотянуться.

 — Мне нужно время. Я найду способ. — Голос прозвучал почти спокойно, бешеный стук сердца стих, и матушка вновь смотрела благосклонно.

 Конечно, она не торопит, она любит его и прощает все ошибки. Она в него верит.

 Матье медленно выпрямился, сведенные судорогой пальцы ослабили хватку, и дневник с негромким шорохом соскользнул на пол. Зарябили перед глазами строчки, мелькнула пришитая к одной из страниц прядь золотистых волос Марии. Если бы она в тот раз приняла его, он бы и пальцем ее не тронул. У них была бы настоящая семья.

 Душитель отвел взгляд от раскрытых страниц и поднялся на дрожащие ноги. Рука коснулась волос на голове матери, поправила в них серебряный гребень с рубином — его подарок матери, каких ей никогда не дарил отец. Но он лучше отца, он оправдает все ее надежды, о да...

 — Мне пора, матушка. — Губы коснулись холодного лба и в нос сильнее ударил запах тлена и масел, не способных остановить разложение. Если все получится, он увезет ее из Анвила как можно дальше, и там она будет чувствовать себя гораздо лучше. Все же нужно постараться выжить: о ней больше некому заботиться.

 Матье Белламон аккуратно одернул темный дуплет и стряхнул с коленей грязь. Спокойствие возвращалось вместе с привычками, въевшимися за время службы в Братстве. Быть аккуратным во всем, не привлекать к себе лишнего внимания, не задерживаться нигде надолго... Прояснившаяся память напомнила про отчет для Аркуэн: нужно написать о последнем задании, с которым он блестяще справился. Стражник мертв, улики указывают на его напарника — все так, как и хотел заказчик. Спикер будет им очень довольна.

 ***

 Скрипу колес телеги вторило чириканье птиц и шелест едва раскрывшихся на деревьях листьев. Полуденное солнце бросало на лесную дорогу кружевные тени, и раздробленные лучи солнца блестели в каплях росы. Где-то в скрытом буреломом овраге шумел ручей, плескалась о холодные камни ключевая вода.

 Весна, невидимая за высокими каменными стенами монастыря, бросалась в глаза, кружила голову, слепила красками, стертыми из памяти мертвой белизной зимы. Лес проснулся и жил, как жил год назад, хотя казалось, что между прошлой весной и этой прошла целая вечность. Руины и пещеры мешались в памяти, лица людей, с кем сводила жизнь, сливались в серое пятно, даже оставшийся на спине след от ожога казался чужим.