Когда седой целитель протянул снотворное, на мгновение появилась надежда, что бесцветная жидкость сотрет память, ту ее часть, где осталось опустевшее убежище, кровь на клинке клейморы и едва заметное бурое пятно на подушке Антуанетты Мари. Все должно было закончиться, сознание отчаянно пыталось поверить в это, пока не провалилось в небытие.

 С пробуждением пришло забвение — минутное, и тогда в мире существовал только низкий потолок, тонкое одеяло и тугие бинты. Спикер ушёл сразу, удостоверившись, что она жива, и в следующий раз приехал через неделю. Она смутно помнила, что он говорил, медленно обходя с ней двор лечебницы. Встреча была короткой, а общество лекарей вынуждало соблюдать осторожность и молчать о том, что касалось Братства.

 Терис прикрыла глаза, прислонившись к высокому бортику телеги, с безразличием вслушалась в разговор попутчиков. Слова касались слуха и стирались, вязли в оставленной лекарствами паутине полузабытья. Обезболивающие, порошки для укрепления костей, мази для швов. Ее отпустили с тем условием, что она продолжит лечиться сама и будет осторожна.

 Придется. Вместе с физическим оцепенением пришла ясность понимания новой жизни. Горькая, лишенная облегчения, но расставившая все по своим местам. Она должна как можно скорее вылечиться и привыкнуть к своей должности, должна соответствовать — другого выхода нет, не осталось с того момента, как Гогрон свернул шею несчастному босмеру.

 Мысль о большом, простом и добром ко всем орке тоже вызывала тупую боль, от которой в глазах темнело, а сознание, пребывающее в шатком спокойствии, готово было вновь провалиться в бездну отчаяния и неприятия.

 Нельзя о них вспоминать.

 — Ты в Чейдинхолл? — Вопрос возницы дошел до слуха с опозданием, вырвавшись из его негромкого разговора с женой.

 — Нет, я только до леса.

 — Куда тебе сейчас в лес? — Средних лет крестьянка обернулась, глянув с негодованием от такой глупости. — Тебе Гален, дайте Девять ему здоровья, при мне сказал себя беречь.

 — Я травы соберу и домой. Лучше сейчас, чем потом за ними ходить.

 Сабин вздохнула, покачав головой, но не стала пытаться переубедить. Приехавшая лечить сломанную руку крестьянка стала единственной, с кем удавалось общаться в лечебнице. С ней можно было молчать, с благодарностью принимать ее заботу и слушать рассказы про ее семью, про дом, про то, как они собираются засевать поле и какое платье она хочет сшить дочери на свадьбу. Женщина была столь добра, что еще вечером пообещала целителю, что довезет ее до города, а утром усадила с собой и намеревалась доставить в Чейдинхолл.