– Достиг я высшей власти…[45] – вполголоса пропел он, остановившись перед огромным зеркалом.

Керенский с удовольствием рассматривал глядящего на него из зеркала человека в полувоенном френче. Красив истинной мужской красотой, лишенной какой-либо кукольности или слащавости: высокий, черноволосый, с крупными, четкими чертами лица. Темно-карие глаза, «орлиный», слегка длинноватый нос. Рука по-наполеоновски заложена за борт френча. Хорош!

Он улыбнулся своему отражению и, быстрыми шагами отойдя от зеркала, опустился в кресло. Следовало обдумать сложившуюся ситуацию. Пока во главе большевиков был хорошо знакомый по детским играм Володька Ульянов, задача, стоящая перед Александром Федоровичем, не казалась сложной. Но нелепая гибель приятеля осложнила все до предела. Не нравился ему этот грузин! Вот не нравился, и все тут!

– Сталин в курсе всех дел, он под полным контролем, – вспомнился холодный голос куратора. – Делайте свое дело и ни о чем не беспокойтесь.

Керенский вскочил и быстро зашагал по кабинету. Англичанину легко рассуждать! Он в любой момент сел на корабль и смылся в свой туманный Альбион, а ему каково? Ни хрена они не понимают – ни русских, ни тем более грузин. И хотя Николай Чхеидзе, его соратник по «думской ложе» «Верховный совет Великого Востока», тоже уверял, что Сталин не представляет для них никакой опасности, беспокойство не проходило.

Он, конечно, знал о готовящемся десятого июня выступлении. Знал и то, что среди большевиков нет единства – Военный комитет тянет одеяло на себя, ЦК упорно стремится поставить его на место.

«Робеспьеры, – насмешливо подумал Александр Федорович. – В двух шагах от заветной цели глотки друг другу перегрызете».

Он прекрасно понимал, что все это относительное майское затишье обманчиво, как весенний лед. Кажется, ничего не изменилось, и привычная, протоптанная за зиму тропинка все та же, но вот шаг, другой, и вдруг предательски треснет под ногой лед, а снег начнет темнеть, быстро напитываясь талой водой. И дай бог, если успеешь упасть и отползти! А не то вдруг просядет под ногами казавшаяся надежной тропинка, и схватит ледяная вода, пропитывая одежду, потянет под кромку, прямо ко дну.

Ни одна из тех задач, что были поставлены временем, не была решена. Ну, свергли царя, ну, свобода, ну, ура… дальше-то что? И, отодвинутые «на потом» трудности, лежа без движения, наливались злой каменной силой, обещая грыжу тому дураку, которому придет в голову их поднимать. А поверх них наваливались новые проблемы, которые они создавали своими руками. И не потому, что дураки, а потому, что выбор был между засадой и западней: куда ни кинь, везде клин. Он внутренне содрогнулся, вспомнив ледяные безжалостные глаза англичанина. Керенский не был трусом, но тут ситуация была безнадежной. Все равно, что героически встать на пути у паровоза.