Боррлом Зоке развел руками:
— К вам. Но поздно. Я — поздно. Вы — поздно. Все поздно. Ашменд.
Ученый закатил глаза к потолку и, раскачиваясь в кресле, стал монотонно, словно мантру, повторять одно и то же слово — «ашменд».
— Не скулите, профессор, — поморщился Харднетт. — Безвыходных положений не бывает. И потом, вы плохо нас знаете. Нас, землян, просто так не зачавкаешь. Застревать в горле костью — это у нас в крови.
— Может, я вас и плохо знаю, — согласился Боррлом Зоке. — Зато я хорошо знаю, на что способны Звери. Слишком хорошо!
Тут Грин, до сих пор сидевший в торце стола, вскочил и стал нервно ходить по кабинету. Потом подошел к ученому, встал у него за спиной и спросил:
— Я никак не пойму, почему все-таки аррагейцы этим всем не озаботились?
— Косные люди, — ответил Боррлом Зоке, не оборачиваясь. — Для них это всегда было чужими проблемами. Раньше-то Звери появлялись только на территории муллватов. — Он вдруг засуетился, расшнуровал принесенную папку и вытащил свернутый в несколько раз лист. Развернул и разложил на столе: — Вот смотрите, по окончании прошлой Охоты я пометил на карте места, где находил трупы убитых Зверем животных.
Пока Грин охал и ахал, удивляясь тому, что граница ареала, где буйствуют Звери, один в один совпадает с границами Долины Молчания, Харднетт размышлял над тем, о чем должен еще узнать у Боррлома Зоке. Ему показалось, что он не узнал чего-то главного. Чего-то самого важного. И стал пробовать методом тыка:
— Профессор, вы сказали, что Охотники никого к Сердцу Мира не подпускают. Так?
— Да, — подтвердил тот. — В приоткрытые ворота Храма разрешают заглянуть, только чего там увидишь? Я заглядывал. Колодец посреди огромного пустого зала, из колодца столб металлический выходит и ничего больше.
— А сами Охотники в колодец когда-нибудь спускались?
— Зачем?
— Ну, Бог его знает. Ну, например, чтобы механизм обслужить.
— Какой механизм?
— Как какой? Сердце Мира.
— А зачем его обслуживать? Стучит себе и стучит уже тысячи лет без всякого обслуживания.
Харднетт, сложив ладони в замок, щелкнул костяшками пальцев и задумчиво сказал:
— Это хорошо, что стучит.
— Только почему-то Мир при этом добрее не стал, — заметил Грин не без грусти.