— Зло, — ответил Влад.

— Что-то тут, солдат, у тебя с логикой. У тебя выходит, что Зло борется со Злом.

— Выходит…

— Сам понимаешь, что говоришь?

— Ну… — Влад задумался. — Просто ты, начальник, относительное Зло, а Зверь — Зло абсолютное.

— Ага! — воскликнул Харднетт. — Вот как! Значит, Зло имеет градации?

— Видимо.

— Так вот что я тебе сейчас, солдат, скажу как римлянин римлянину. Только ты не обижайся. Если Зло имеет градацию, то это означает, что никакого Зла нет. Это трудно понять, поверить в это еще труднее, но таково положение вещей.

— Значит, Зла нет?

— Нет.

— А что тогда есть?

— Есть хаос. Он же — мировая глупость. И она борется с мировым разумом. Сиречь — с порядком. Я предлагаю тебе встать на сторону разума. А Добро, Зло — все это… — Харднетт повел фонарем влево-вправо и вверх-вниз, ставя крест на пространстве впереди себя. — Знаешь, солдат, человечество за всю свою многовековую историю не научилось отличать одно от другого. Куда уж нам с тобой.

— А это не есть задача человечества — отличать Добро от Зла, — возразил Влад.

— А чья же это задача?

— Это персональная задача всякого, кто не делает вид, что Добра и Зла нет. Кто в каждый конкретный миг своего существования совершает душевное усилие, чтобы отличить одно от другого. Кто…

Договорить Влад не успел — они вошли в зал, который разительным образом отличался от всех предыдущих. Во-первых, он был раза в три больше. А во-вторых, все его пространство заполнялось удивительным молочным свечением, в котором желтый луч сделался вдруг черным.

Харднетт выключил фонарь, и стало отчетливо видно, что посреди зала на высоте двух метров висит прозрачная сфера, внутри которой, за радужной оболочкой, непрерывно катятся по изогнутому в Ленту Стэнфорда серебристому желобу ядра из жидкого металла.

— Кажется, пришли, — сказал Влад.

— Ты такую штуку видел, когда Зверь присосался? — спросил у него Харднетт.

Влад кивнул: