– И пусть! – азартно выкрикнула она. – Пусть нервничает! Пусть переживает! Он заслужил!

– Уверена?

– А зачем он удерживал меня у себя?

– Из страха.

– Какого?

– Страха потерять тебя. Потерять единственного родного человека. Последнего. Не знаю, что произошло тогда в вашей семье, но уверен, что отец не был пусть и невольной причиной гибели твоей матери. Он не хочет опять испытать эту боль.

Милена взъярилась, попробовала разорвать мои объятия, но я держал крепко.

– Ты зла на него. Зла на редактора. Даже на меня. И из-за этой злости готова натворить глупостей.

– Да пусти!

Я ослабил захват, и она едва не упала на стол. Поправила челку на лбу, вытерла ладонью слезы.

– Ты говоришь так, потому что хочешь, чтобы я сидела дома! Тебе нужна раба, а не женщина! Хочешь командовать и поучать! А я тоже хочу многого! И добьюсь!

– Вряд ли.

– Почему?

– Мертвые добиваются только одного – вечного покоя.

– А с чего ты взял, что я погибну?

– Да потому что ты!.. – Взяв слишком высокий тон, я, сам себя осадил и заговорил спокойнее: – Потому что ты ни разу не была в бою. Не знаешь, что это такое – бой. Не знаешь, что делать под обстрелом. Не умеешь воевать! А такие гибнут в первую очередь. Особенно те, кто хочет доказать всему миру, что он крутой.

– А сам-то ты много воевал?

Удар, что называется, ниже пояса. Ляпнуть «много» – и подставить себя, начать мямлить, что не в этом дело, – загубить тему на корню. Вилять – еще хуже. Надо выкручиваться…

– Мне хватило, чтобы понять: бой не для восторженных новичков и не для трусов. А для работяг. Которые все делают добросовестно, тщательно и по правилам. По уставу. И еще – которым везет.

Милена на миг запнулась. Смотрела на меня, тяжело дыша и прожигая взглядом насквозь. Влажные дорожки еще не высохли, придавая ей несколько комичное выражение. Но мне было не до смеха.