– Уже заканчивают установку, – сообщил он. – Сегодня же к вечеру начнут бурить. Обещают, что к утру продырлят первые сто, а то и двести метров.

Я сказал как можно подавленнее, хотя притворяться не приходилось:

– Ну чем мешаем?.. Спрятались от всех, сидим в скорлупке…

Он кивнул, по глазам вижу, что согласен, однако сказал тем же тоном:

– Ваш бункер – последнее убежище не под контролем армии. В Штатах и Европе уже и армии как таковой нет, теперь там все простые, как вы говорите, простейшие граждане, а на Востоке армии хоть и развалились, но на местах отдельные подразделения взяли власть в свои руки и тоже устраняют помеху. Но нам зачем их гражданские войны?

– Под помехой подразумеваете…

Он жестко улыбнулся.

– Как только перестают работать научно-исследовательские центры, неолуды успокаиваются. А тех, кто продолжал буянить, военные расстреливают на месте, давят танками. В общем, никакого апокалипсиса!.. Погибло не больше двух-трех процентов населения. От восьми миллиардов совсем ерунда.

– С точки зрения военного, – напомнил я. Вздохнул, уточнил: – Хотя, на взгляд ученого, совсем уж статистическая мелочь, можно было под такой удобный случай сократить население куда масштабнее.

Он улыбнулся такой жестокости одними глазами, рот оставался сомкнут, как медвежий капкан на лапе зайца, а лицо – по-прежнему гранитное изваяние римского полководца, а не живое подобие современного и раскованного человека.

– Советую выйти сегодня, – сказал он, – даже сейчас же. Если у вас есть такая возможность. Все ваши высоколобые хитрости просчитать трудно, но можно. Мои советники настаивают, что, как только бур пройдет достаточно расстояние, в скважину следует забросить бункерную бомбу. Она сама проникнет сквозь оставшийся грунт, если он не больше пятидесяти метров, и там взорвется. На поверхности даже не заметят, кроме небольшого толчка и выброса газов. Но там на большой глубине…

– Знаю, – ответил я. – В свое время по долгу службы изучил и бункерные повышенной мощности. Обещаю, мы выйдем. Если будет провокация, напоминаю про локальный ядерный взрыв на месте Москвы… И никто из нас не почувствует особой вины за то, что сделаем.

Он кивнул, экран погас, но у меня осталось ощущение, что этот пытливый взгляд продолжает следить за мной, даже когда я встал и пошел в лабораторию к Соколу.

Сокол на этот раз даже не посерел, а сразу стал белым, словно вся кровь отлила от лица, и оно стало мертвецки-белым.

– Прямо сейчас? – спросил он жалким голосом. – Хорошо, понял… Тогда давай вон в то кресло…

Валентайн и еще двое из моей команды, что помогали Соколу насчет совместимости чипа с нашим программным сопровождением, поднялись из-за столов и с похоронным выражением на лицах подошли к нам.