Даже услышав его имя, Орсо с трудом узнал этого человека. Барезин выпрямился со всем достоинством, возможным для человека, лишенного всякого достоинства.

– Ваше величество, я надеялся обсудить с вами…

Но у Орсо не оставалось терпения для его извинений, и еще меньше – для торговли.

– Мне кажется, все самое важное было сказано вчера, на поле боя.

Из-за решетки соседней камеры на него взирала леди Веттерлант. На ее щеке багровела глубокая ссадина, но она и не думала умолять о пощаде.

– Может быть, вы и победили, – выкрикнула она, – но я ни о чем не жалею!

Орсо устало пожал плечами:

– Кого это волнует?

– Ваше величество, – наклонившись к нему, вполголоса сказал Пайк, – я бы предложил повесить их всех сразу же, как только это будет осуществимо.

Проклятье, как же он ненавидел повешения! Но похоже, претворять в жизнь то, что ты ненавидишь, было основной обязанностью королей.

– Позаботьтесь об этом. – Орсо покачал головой: – Кровь и ад, что за бессмысленная трата людей!

* * *

Это утро было полно отвратительных потрясений, но вид Лео дан Брока почему-то оказался худшим из всех.

Он был до пояса укрыт простыней, но по ее форме было понятно, что хирурги отняли его левую ногу выше колена. Левая рука выглядела не намногим лучше, до плеча замотанная повязками, из которых свисали пальцы, раздувшиеся, как лиловые сосиски. Грудь, лицо и правую руку усеивали сотни мелких порезов и ссадин, покрывали десятки кровоподтеков. Рот с одной стороны распух, за искореженной губой угадывалась дыра на месте выбитых зубов. Казалось, что он постарел на двадцать лет. Вся его прежняя несокрушимая бравада была разбита, на ее месте осталась лишь сморщенная оболочка.

Главный соперник Орсо – более чем в одном отношении – лежал перед ним беспомощный, укрощенный, оставленный на его милость. Казалось бы, вот он, момент его торжества! Но Орсо чувствовал лишь печаль. Видеть человека, прежде столь завидно красивого, – настолько изувеченным. Видеть человека, прежде воплощавшего все воинские доблести, – настолько сокрушенным. Видеть человека, прежде возвышавшегося столь высоко, что никакое помещение не казалось для него достаточно большим, – настолько низко павшим.

Для многих он был героем… Молодой Лев! Во имя Судеб, и поглядеть на него теперь.

– Ваше величество, – прохрипел он.

Было очевидно, что он ужасно мучается; левая рука беспомощно болталась, пока он всползал вверх по подушке, чтобы занять более достойное положение. Как будто какое бы то ни было положение могло придать достоинства тому, кто только что потерял половину конечностей и потерпел одно из самых позорных поражений за всю историю Союза!