— Вернее… — захрипела вампирша. — Я могу сказать… это «Чертик»… недалеко… отпусти!

Я толкнул женщину обратно на подушки. Она потерла свою шею, посмотрев на меня виноватым взглядом.

— Ты умеешь возбуждать. Но в следующий раз, пожалуйста, сразу говори, что нужно, сразу, потому что иначе не очень понятно, я думала, хочешь вынюхать что-то, если бы знала, что ты его ищешь, сразу сказала бы, честно, обещаю, больше не повторится, веришь или нет, я не люблю когда по-плохому, лучше уж по-хорошему, потому что…

— Заткнись.

— Не говори Матери, пожалуйста, обо всем этом, не надо, не стоит, я обижусь, меня повесят, разорвут, убьют, мне будет плохо, девочки останутся…

Ее голос потонул позади меня. Я направлялся прочь, сжимая ножны. Меч не пригодился. Но только благодаря Матери. Будь моя воля…

Еще рано.

Вокруг творилась содомия. О подобных сходках вампиров я знал, даже догадывался, какие у них угощения подаются. Но все было в диковинку. Упыри пребывали будто в пьяном угаре, но что удивительно — я замечал в их глазах лишь трезвость и полное осознание каждого действия. И постепенно ко мне пришло понимание: они опьянены не веществами, не кровью и не сексом. Они наслаждаются жизнью. Собственным существованием. Их руки ищут все новых и новых чувств, ведь их жизнь настолько долгая, что многое приедается. В грязном разврате они находят утешение не потому что это для них приятно — это всего лишь способ прогнать скуку. Время сожгло их устои, и осталось лишь искреннее человеческое желание занять себя хоть чем-то. И чем грязнее и диковиннее занятие, тем проще в нем забыться и почувствовать себя живым.

Откуда-то я помнил это чувство. Возможно, это говорил во мне пробуждающийся демон. Может, именно он дает мне понимание, что чувствуют эти вампиры?

В куче тел я заметил и древних вампиров. Вопреки слухам, их плоть стареет. Но приобретает она вовсе не тот облик, что людская. Встретившись взглядом с одним из старых, я увидел его многоликость. Вампиры, пожирающие тысячи жизней за свою одну, просто не могут сохранить родное лицо. Оно меняется от вкуса чужой крови, от вкуса чужой души. Каждый вампир понемногу уродовал себя, с каждым выпитым существом, с каждой проглоченной каплей крови. Но заметить это можно только на примере самых древних. Тех, что уже не имеют собственных лиц, душ и взглядов. Они — смесь всего убитого когда-то. Уроды, хранящие в себе запах неискоренимой смерти.

— Чего пялишься, демонишка? — презрительно скривил губы старик. — Тебе что-то нужно от меня?

Я пожал плечами и пошел дальше, оторвав взгляд от бесцветных глаз. Кажется, древние в какой-то момент теряют все свои способности. И остается лишь контур некогда великой силы.