Она поняла, что все это не имеет значения. Обрести свободу, даже на единый миг, этого достаточно.
Она продолжала собирать звенья цепи; воздух с трудом пробивался в онемевшие легкие.
Драконус отошел от Жемчуга. Демон всколыхнул в нем невыносимые чувства. Невозможно понять, где найти такую силу прощать, не говоря уж о полном безумии – найти хоть что-то стоящее в этом проклятом мире. А видеть Жемчуга, почти раздавленного под извивающимися, кровоточащими телами товарищей, – нет, это слишком.
Кадаспала ошибся. Орнамент был неправильный; он не мог противостоять тому, что надвигалось на них. Это была отчаянная уловка, единственная оставшаяся у Драконуса, и он даже не мог сердиться на слепого безногого тисте анди.
И все же он не ощущал гнева, когда думал об Аномандре Рейке. По сути, он начал понимать и даже сочувствовать утомленному желанию уничтожать. Покончить со всем. Было ошибкой называть это игрой. Этот основной принцип привел к окончательной неудаче. Скучающие боги и дети, обладающие ужасной силой, – вот худшие арбитры в такой схеме существования. Они борются с изменениями, хотя заставляют меняться других; они хотят получать все, что захочется, и воровать у соперников все, что удастся. Они говорят о любви только затем, чтобы убивать ее предательством и злобой.
Да, Драконус понимал Рейка. Играть в игры с горем – дурно, это мерзость.
Сила, обрушившаяся на мир Драгнипура, была так велика, что Драконус на мгновение решил, что хаос все-таки настиг его, повалил на колени, ошеломил и наполовину ослепил. Страшное давление прижимало к земле, и Драконус опустил голову, прикрыв ее ладонями; позвоночник сгибался под давящей силой.