— Его нельзя оставлять здесь, — Рут встаёт. — Преподобный Элайджа, у вас есть повозка? Лошадь?
Она пытается скрыть от чужих взглядов своё состояние. Так прячут деньги от спутников, вызывающих подозрение. Получается или нет, не ей судить. Ещё труднее избавиться от навязчивой мелодии, всплывшей из тёмных глубин памяти. «Танец весёлого лодочника» в обработке для губной гармоники. Пастор никогда не исполнял эту песню, да ещё так фальшиво. Во всяком случае, он никогда этого не делал в присутствии Рут.
«Танец, танец лодочника! Танцуем всю ночь до рассвета! Лодочник танцует, лодочник поёт, Лодочник делает всё, что угодно…»— Этого человека, живого или мёртвого, надо доставить к шерифу. Сделать заявление…
— Шериф? Это к Дрекстону, что ли?!
Элайджа истерически хохочет:
— Шериф пьёт больше моего. Мы его не добудимся, мисс. Шериф — пустое место, и даже на этом месте он долго не просидит. К тому же он ночует у вдовы Махони. Привезти труп к ней — стопроцентная гарантия, что вдова поднимет на ноги весь город.
Священник назвал ещё живого человека трупом? В присутствии умирающего?! Упрёк застывает в горле мисс Шиммер. Если Элайджа сгоряча и позволил себе лишнего, то все упрёки мира опоздали. Красавчик Дэйв всё ещё человек, но вне сомнений, он больше не живой.
Пастор берётся за гармонику:
«Я есмь воскресение и жизнь, — звучит благая весть, — и всякий, живущий и верующий в Меня, не умрёт вовек…»
А Рут слышит: