— В свите светлейшего государя не нашлось места ищейкам Кабинета бдительности, их вид оскорблял бы взоры высокого общества, — во всеуслышание объявил Рихард Колингерт, впрочем, без особого злорадства, скорее с горечью. — А нас… терпят. Так что подбирай одежду по размеру и переодевайся. И шевелись, время на исходе! Вилли, тебя это тоже касается.

На этот раз столь непочтительное обращение при посторонних заставило следователя покраснеть то ли от смущения, то ли от злости, но капитан сделал вид, будто ничего не заметал, и покинул раздевалку.

Я шумно выдохнул и принялся осматривать предложенную одежду. Рейтузы подобрал без всякого труда, и хоть менять льняную сорочку на плотной вязки фуфайку нисколько не хотелось, все же от заведенных у лиловых жандармов порядков решил не отступать. Мундиров перемерил не менее полудюжины и выбрал в итоге парадный, но в самый последний момент заменил его на обычный, усиленный на плечах вставками плотной кожи. Просто обнаружил, что в оружейной комнате, помимо пистоля и палаша, всем выдают шлемы и короткие кирасы, а через тонкую ткань доспех непременно натрет кожу до кровавых мозолей.

Затянуть ремни кирасы с вертикальным ребром жесткости помог приставленный к нам жандарм, а с перевязью и шлемом я справился уже самостоятельно. Поправил палаш, сдвинул кинжал, прошелся, привыкая к весу снаряжения, и вновь ощутил себя артиллеристом Серых псов. Аж мороз по коже! Брр…

Вот только пистоль… Я проверил его и ожидаемо обнаружил, что оружие не заряжено.

— А пули и порох? — обратился к Вильгельму вон Ларсгофу, но тот лишь покачал головой:

— Не положено, магистр.

Я в сердцах плюнул и спустился во внутренний двор, где капитан Колингерт проверял снаряжение дюжины жандармов, настоящих, а не ряженых вроде нас. Впрочем, мой вид Рихарда вполне устроил, он кивнул:

— Пойдет! — и указал на одну из лошадей с притороченным к седлу коротким кавалерийским мушкетом, зарядить который, разумеется, никто и не подумал.

— Ну хоть палаш не бутафорский выдали, — проворчал я, проверяя подпругу.

— Твое дело — смотреть, а не стрелять! — отрезал капитан. — Не принимай на свой счет. Будь моя воля, я бы малышу Вилли оружия вовсе не дал.

— Не любишь его?

Колингерт передернул плечами и презрительно бросил:

— Любимчик барона! — но этим и ограничился, отошел к своим людям.

Тут вслед за мной во двор спустились следователи Кабинета бдительности, и мы покинули казарму, поскакали по пустынной улице. Копыта звонко цокали по мостовой, разгоняя предрассветную тишину, редкие прохожие торопливо жались к стенам или, если имелась такая возможность, уходили с мостовой в галереи. Вскоре мы вывернули к императорскому дворцу, и святой символ на колокольне кафедрального собора вдруг вспыхнул и загорелся в лучах встающего солнца золотым сиянием. Город еще утопал в густом сумраке, и зрелище нам открылось воистину прекрасное, но меня сейчас волновали вещи несравненно более приземленные.