— Как минуем монастырь, вырвемся вперед и встретим колонну у въезда на мост.

План был разумным, да ничего иного нам попросту и не оставалось: ехали в процессии плотно, и у нас было мало шансов пробиться к ее началу, а попытка обогнать колонну по галереям привлекла бы совершенно неуместное в этой ситуации внимание. Да покуда фланировать и не требовалось; тут и там на перекрестках и у выездов со дворов маячили наблюдатели, незаметно прибиться к нам чужаку не помогло бы даже чудо.

Но вот заварушка у ворот монастыря… Мне казался наиболее вероятным именно этот вариант. Если только, конечно, мы не тянем пустышку и Сильвио уже не перебрался на ту сторону Рейга, дабы отыскать подходы к Сияющим Чертогам самостоятельно.

Я привстал на стременах и попытался нашарить взглядом капитана Колингерта, не сумел и рискнул прибегнуть к своим магическим способностям. Стянул с правой руки перчатку, выбрал бусину четок, в которую некогда поместил частичку эфирного тела Рихарда, и сразу уловил близкий отклик. Как оказалось, капитан ехал недалеко от нас по самому краю мостовой.

Невесть с чего подумалось, что нам — мне! В первую очередь именно мне! — не удалось до конца разобраться в планах Сильвио де ла Веги, но тут первые ряды всадников вывернули на площадь Святого Марка, следом начали выезжать к фургонам циркачей кареты, и процессия замедлилась, пришлось и самому придержать жеребца.

В крови забурлил азарт, и неспроста: впереди — поворот на Староимперский тракт, остается миновать площадь и монастырь, а дальше незаметно прибиться к колонне не сможет уже никто. Только бы доехать без происшествий… Но вспомнилась проповедь настоятеля и его полные яда высказывания о понтифике и тех отступниках веры, которые в безмерной гордыне своей пытаются извлечь выгоду из союза с догматиками, и я непроизвольно оскалился.

Ангелы небесные, если де ла Вега и в самом деле попытается…

И тут в спину мягко толкнулась смерть. Но мягким и ласковым ее касание было только в самый первый миг, а потом по коже словно стеганул порыв песчаной бури, и эфирный шквал чуть не вырвал душу из тела. Голова, левая рука и часть торса загорелись огнем, из носа хлынула кровь, боль невидимым резцом прошлась по расчертившему грудь диагональному шраму, ангельская печать на спине опалила плоть влитым в рану расплавленным свинцом.

Удар сердца спустя штормовой фронт унесся к площади Святого Марка, но мир не сделался прежним. Где-то впереди словно отворился портал в запределье, и туда как в сливное отверстие затянуло весь небесный эфир. Незримая стихия сгинула, и всюду осталась одна только голая материальность бытия. Действительность потеряла глубину и стала больше напоминать картину, пусть и руки невероятно искусного живописца, но именно — картину. Разом пропал целый пласт реальности, и сложные магические конструкции рассыпались и развеялись, не устояв под натиском эфирного шквала. Поисковые заклинания разорвало в клочья; наиболее мощные щиты продержались чуть дольше, но и они в итоге растворились, как растворяется брошенный в кислоту железный гвоздь.