Теперь она ощутила величину утраты. Изувеченное тело на склоне холма не было смертью, это было просто осколками его смерти. Сама смерть была пустотой в ее жизни. Пипо был скалой в бурю, такой твердой и прочной, могущей укрыть ее и Либо так, чтобы они даже и не почувствовали бури. Теперь ее нет, и буря может сделать с ними все, что захочет, может унести их туда, куда захочет. «Пипо, — мысленно позвала она. — Не уходи! Не покидай нас!». Но он уже ушел, не внемлющий ее молитве, как и родители.

На ксенологической станции все еще кипела работа; мэр сама работала на терминале, отправляя все данные Пипо по ансиблу во все Сто Миров, где ученые тщетно пытались понять причины смерти Пипо.

Только Новинья знала, что ключ к разгадке находится не в файлах Пипо. Его так или иначе убили полученные ею данные. Модели все еще висели в воздухе над терминалом, голографические образы молекул генов в ядре клеток свинок. Она не хотела, чтобы Либо изучил их, но сейчас она смотрела на них не отрываясь и пыталась понять, что увидел Пипо, пыталась понять, что же, увиденное в этих образах, заставило его бежать сломя голову к свинкам, сказать или сделать что-то, приведшее к его смерти. Она случайно открыла какой-то секрет, который свинки хотели бы сохранить даже ценой убийства, но какой?

Чем больше она смотрела на голограмму, тем меньше понимала, и через некоторое время она вообще не видела их, только какие-то цветные пятна сквозь слезы, и тихо плакала. Она убила его, потому что, даже не подозревая о том, открыла секрет пекениньос. «Если бы я никогда не пришла сюда, если бы я не мечтала быть Глашатаем Свинок, ты был бы еще жив, Пипо; у Либо был бы отец, и он был бы счастлив; это место было бы домом. Я несу в себе семена смерти и сею их везде, где задерживаюсь настолько, чтобы полюбить. Мои родители умерли ради того, чтобы жили другие; теперь я живу, чтобы другие умирали».

Именно мэр заметила ее отрывистые всхлипы и поняла, ощутив грубоватую жалость, что эта девушка тоже испытывает горе и смятение чувств. Боскинья поручила другим отправлять сообщения по ансиблу и вывела Новинью из помещения станции.

— Прости меня, малыш, — сказала она, — я знала, что ты часто приходила сюда, мне следовало догадаться, что он для тебя был как отец, а мы здесь отнеслись к тебе просто как к очевидцу, это было непорядочно и неверно с моей стороны, пойдем ко мне домой…

— Нет, — ответила Новинья.

Холодный и влажный ночной воздух выветрил горестные ощущения, и к ней вернулась ясность мышления.

— Нет, пожалуйста, оставьте меня одну.