– Пусть я и неточно выразилась, но мой вопрос все равно что-то значит. И не пытайся от меня отвертеться. Предположим, мы развернулись и полетели обратно до самой Земли, тем же самым путем. Значит, на корабле пройдет вдвое больше времени по сравнению с тем, что есть сейчас, так? И какой тогда год будет на Земле, когда мы там окажемся?

– Будет… так, посмотрим… – В мозгу Либби почти автоматически запустился процесс решения невероятно сложной проблемы ускорений, интервалов, перемещений. Пребывая в теплых математических грезах, он уже был близок к ответу, когда проблема внезапно рассыпалась на куски и он вдруг понял, что она имеет неограниченное количество одинаково верных решений.

Но такого просто не могло быть. В реальном мире, а не фантастическом мире математики подобная ситуация выглядела абсурдной. На вопрос Нэнси должен был иметься лишь один ответ – единственный в своем роде и реальный.

Не могла ли являться абсурдом вся идеальная структура теории относительности? Или это означало, что повторить обратно свой путь в межзвездном пространстве физически невозможно?

– Мне нужно подумать, – поспешно проговорил Либби и ушел, прежде чем Нэнси успела что-то сказать.

Но, даже оказавшись в одиночестве, он так и не сумел решить проблему. Дело было вовсе не в том, что его подвели математические способности, – он знал, что в состоянии математически описать любые факты, каковы бы те ни были. Трудность заключалась в том, что фактов было слишком мало. Пока некий наблюдатель не преодолеет межзвездные расстояния со скоростью, близкой к скорости света, и не вернется на планету, с которой стартовал, ответа быть не могло. Одна лишь математика, без конкретного содержания, бессильна.

Либби вдруг обнаружил, что думает о своем родном плато Озарк. По-прежнему ли зеленеют леса и стелется ли среди деревьев дым осенью? Но потом он вспомнил, что вопрос этот лишен всякого смысла, и его внезапно охватила тоска по дому, какой он не испытывал со времен своей юности в Космическом строительном корпусе, когда совершал свой первый прыжок в глубокий космос.

Подобные сомнения и неуверенность, чувство потери и ностальгия распространились по всему кораблю. На первом этапе полета у Семейств имелся стимул – тот же, под воздействием которого ползли по равнинам крытые фургоны первопоселенцев. Но теперь они летели в никуда, и за каждым днем лишь следовал очередной, ничем от него не отличавшийся. Их долгие жизни превратились в бессмысленное бремя.

Айра Говард, чье состояние составило основу Фонда Говарда, родился в 1825 году и умер в 1873-м от старости. Он продавал еду золотоискателям в Сан-Франциско, стал оптовым маркитантом во время Гражданской войны и увеличил свое богатство в период трагической Реконструкции.