Он потерял топор и лук. Теперь он был абсолютно безоружен. Не было даже убежища, где он мог бы дать последний бой. И ведь охотник не сдастся. Даже без своих животных он пойдет за ним, пусть и медленнее, но так же непреклонно, как прежде.

Крига рухнул на скальный выступ. Сухие рыдания сотрясали его худое тельце, и закатный ветер плакал вместе с ним.

Он поднял взгляд, посмотрел поверх красно-желтого необъятно огромного заходящего солнца. Длинные тени ползли по пустыне: краткий момент спокойствия перед наступлением стального холода ночи. Откуда-то доносилась мягкая трель мыши-песчанки, эхо несло ее между обточенных ветром скал. Теперь заговорил и терновник. Кусты шептали друг другу на древнем языке без слов.

Пустыня, планета, ее ветер и песок под холодным светом звезд, открытое пространство тишины, одиночества и судьбы, столь чуждой человеку, сейчас вели с ним разговор. Невероятно огромное поле жизни на Марсе, объединившееся в борьбе с жестоким окружением, кипело и в его крови. Когда солнце зашло и звезды расцвели во всей своей потрясающей ледяной красе, Крига снова принялся размышлять.

Он не испытывал ненависти к своему преследователю, но в нем сейчас жила суровая жестокость Марса. Он вел бой за старую примитивную жизнь, за жизнь, полную грез, где не было места чужакам и осквернителям. Эта жизнь была древней и безжалостной, а эта война, как и всякая битва, выигрывалась ли она или проигрывалась, значила очень много, даже если никто не узнал бы о ней.

Ты сражаешься не один, шептала пустыня. Ты сражаешься за Марс, и все мы с тобой.

Что-то шевельнулось в темноте, крошечное теплое существо пробежало по его ладони, маленькая покрытая перьями зверушка, зарывавшаяся в песок и жившая своей маленькой ничтожной жизнью и радовавшаяся ей. Но она была частью этого мира, и сейчас в голосе ее звучала безжалостность Марса.

А в сердце Криги жила нежность, и он мягко прошептал на языке, который, конечно, языком не был:

– Ты сделаешь это ради нас? Ты сделаешь это, сестренка?

Риордан слишком устал, чтобы заснуть. Он долго лежал без сна, думая о том, что не слишком-то это хорошо – затеряться среди марсианских холмов.

Вот и гончая мертва. Неважно, «филину» не ускользнуть. Но все-таки происшедшее заставило его ощутить безграничность, древность пустыни и его собственное одиночество.

Пустыня что-то нашептывала ему. Кустарник шелестел, и нечто неизвестное скорбно выло в темноте, а ветер нес дикий траурный звук над скалами, почти скрытыми в темноте. Ему казалось, что все это каким-то чудом обрело голос, словно весь мир, шепча, угрожал ему в эту ночь. Смутные мысли роились в его голове: сможет ли человек когда-нибудь покорить Марс, не натолкнулось ли человечество на нечто большее, чем оно само?