– Мне нужен кривой китайский меч… – назидательно говорил Игорь. – Точно такой, как на этой картинке. Сможешь?

– Не все равно, – отвечала старуха. – Форма не имеет значения, а стихии всюду равны – что на Востоке, что на Западе. А мы с тобой, мой мальчик, не Восток и не Запад. У нас – пограничье. У пограничья свои законы. То есть любые сгодятся.

Послышалось журчания воды. И шепот старухи, но настолько тихий, что ни единого словечка, как ни старался, мистер Шарп разобрать не мог.

«Моются они там, что ли?» – изумился Остряков.

Потом раздался странный мелодичный звон – будто разом зазвенела сотня крошечным серебряных колокольчиков, и что-то тяжелое грохнулось на пол.

– Отлично! – послышался возглас Игоря Колодина.

Следом раздался истошный визг. Остряков испуганно ойкнул и отпрыгнул подальше от стены. Уши ему враз заложило от этого визга. Сомнений не было – кричала старуха, будто резали ее там, в комнате, но резали медленно, изуверски. Остряков, стуча зубами, попятился к двери. Дернул ее, хотел выскочить в переднюю, но охранник тут же возник на пороге, толкнул его назад, в холл, и буркнул «велено сидеть». Дверь вновь захлопнулась. А визг все несся из комнаты, постепенно затихая, сменяясь предсмертным хрипом.

«Так ведь он и меня, как и ее», – пронеслось в мозгу.

Старуху Игорь замочил. А потом и Острякова, как свидетеля…

Ноги тут же сделались мягкими, как тесто, Остряков осел на пол. Хотел помолиться. Губы шевельнулись, просипели невнятное. Рука, поднесенная ко лбу, дернулась и застыла, потом нетвердо скользнула вниз и, заплутав, почему-то клюнула в крестном знамении сначала левое плечо, а потом правое, хотя крещен Остряков был в православной вере. Правая штанина сделалась нестерпимо горячей, а потом стала противно липнуть к телу и холодить.

«Я же обмочился…» – сообразил Остряков и захихикал.

Получилось как-то невыносимо унизительно. По-детски. Стыд слегка притупил страх. Мысль о том, что Колодин сейчас выйдет и увидит старого приятеля сидящим в луже, затмила все остальные. Остряков вскочил, торопливо подбежал к стулу и сел, всем своим видом показывая, что к луже не полу он не имеет ни малейшего отношения.

Старуха выскочила из комнаты Игоря. Живая. Но в каком виде – платка на ней не было, волосы растрепаны, глаза выпучены, а на тощей жилистой шее – кровавая ссадина. Ожерелье плетеное с серебряной ниточкой, какое она прежде носила, исчезло.

– Убил! Убил! – завыла старуха, кидаясь к Острякову.

Ее так трясло, что Остряков испугался – не окочурилась бы старая у него на руках. Отвечай потом…